Фрэнк Маккорт - Прах Энджелы. Воспоминания

Дорогая мисс Хоуп, говорит Питер, я встречаюсь с одним парнем, ирландцем, его зовут Маккэфри, и он всю меня ощупал, а крантик у него мне в пупок упирается, и я прям с ума схожу, не знаю, что делать. Остаюсь вся ваша в тревожном ожидании, мисс Лулу Смит, Йоркшир.

Имон говорит: дорогая Лулу, если этот Маккэфри такой верзила, что своей совалкой тычется вам в пупок, предлагаю найти мужчину ростом пониже, который уместит ее у вас между ног. Уверен, вы в Йоркшире без труда найдете добропорядочного коротышку.

Дорогая мисс Хоуп, мне тринадцать лет, я брюнетка, и со мной что-то страшное происходит, никому сказать не могу, даже матери. Несколько дней в месяц у меня идет кровь, сами знаете откуда, и я боюсь, что все откроется. Мисс Агнес Триппл, Литтл Биддл-он-зе-Твиддл, Девон.

Дорогая Агнес, мы поздравляем вас. Теперь вы женщина и можете сделать себе химзавивку, потому что у вас начались месячные. Не бойтесь месячных - это бывает у всех англичанок. Это дар Божий, очищающий нас, дабы нам родить сильное потомство – будущих солдат империи, которые поставят ирландцев на место. В некоторых частях света женщина, у которой месячные, считается нечистой, но мы британцы, таковых почитаем – о да, воистину так.

Весной к нам приходит новый посыльный, и я возвращаюсь в контору. Сначала Питер, потом Имон перебираются в Англию. Питер сыт Лимериком по горло: девчонок никаких, только рукоблудишь, и все - а что еще тут делать. Приходят другие ребята. Теперь я за старшего, и работать легче, потому что я управляюсь быстро, и пока мистер Маккэфри колесит на фургоне, я читаю английские, ирландские, американские журналы и газеты. Днем и ночью я мечтаю об Америке.

Мэлаки уезжает в Англию, устроившись на работу в католический пансион для богатых мальчиков, и ходит там с радостной улыбкой, будто он ровня любому ученику, хотя, как всем известно, в английском пансионе ирландцам надо ходить, низко голову повесив, и шаркать, как положено слугам. За такие замашки его увольняют, и Мэлаки говорит: поцелуйте мой королевский ирландский зад, а ему говорят: чего еще ждать от тебя, кроме грязных словечек и дурных манер. Он устраивается в Ковентри на газовый завод, как дядя Па Китинг, кидает уголь в топку и мечтает, что когда-нибудь переберется в Америку - после того, как уеду туда я.

Мне семнадцать, восемнадцать, скоро уже девятнадцать, я по-прежнему работаю в «Изонс», пишу страшные письма для миссис Финукейн, которой, по ее же словам, жить на свете недолго осталось, и чем больше месс за ее душу отслужат, тем ей будет покойнее. Она раскладывает деньги по конвертам и посылает меня в разные церкви по всему городу, велит стучаться в двери к священникам, вручать им конверты и просить отслужить мессы. Она ко всем обращается, кроме иезуитов. Толку от них никакого, говорит она, сплошные мозги, а сердца нету - так на дверях и писали бы по-латыни, - и ни пенни они от меня не получат - иезуитам что ни дай, все спустят на вино или на книжки заумные.

Она посылает священникам деньги и надеется, что мессы служат, но не знает наверняка, а если так - почему я должен все передавать, мне ведь тоже деньги нужны, чтобы поехать в Америку, и если я возьму себе несколько фунтов и прибавлю к своим сбережениям, кто заметит? И если я сам помолюсь за миссис Финукейн, когда она умрет, и поставлю свечки за упокой, разве меня Господь не услышит? Пусть я и грешник, давно не приступавший к исповеди.

Через месяц мне будет девятнадцать. Мне не хватает всего несколько фунтов, чтобы оплатить дорогу, и еще немного на первое время в Америке.

Вечером в пятницу накануне моего дня рождения миссис Финукейн отправляет меня за бутылкой шерри. Вернувшись, я нахожу ее в кресле мертвой – глаза распахнуты, кошелек открытый лежит на полу. Стараясь не глядеть на нее, я поднимаю пачку купюр. Семнадцать фунтов. Беру ключи от сундучка наверху. Вынимаю оттуда амбарную книгу и сто фунтов – себе беру сорок. Я прибавлю это к тому, что накопилось на счету, и мне хватит на дорогу в Америку. Уходя, я подбираю бутылку шерри – не пропадать же добру.

Я сижу на берегу реки Шеннон, неподалеку от сухих доков, потягиваю шерри миссис Финукейн. В числе должников и тетя Эгги: в амбарной книге на нее записано девять фунтов. Может, это те самые деньги, которые она давным-давно потратила мне на одежду, но теперь ей платить не придется: амбарную книгу я кидаю в реку. Жаль, что я никогда не смогу рассказать тете Эгги, как подарил ей девять фунтов. Мне жаль, что я писал страшные письма бедноте с переулков Лимерика, своим же ближним; но амбарная книга ушла под воду, никто ни о чьих долгах не узнает, и по счетам платить никому не придется. Жаль, что никому не скажешь: я ваш Робин Гуд.

Еще глоток шерри. Пару фунтов пожертвую на мессу заупокой души миссис Финукейн. Шеннон уносит амбарную книгу к Атлантическому океану, и я знаю, что однажды, совсем скоро, поплыву туда сам.

Служащий в туристическом бюро «О’Риорданс» говорит, что в Америку я могу улететь только из Лондона, то есть, сперва придется ехать туда, и стоить это будет ужасно дорого. Можно сесть на корабль под названием «Айриш Оук», который выходит из Корка через несколько недель. Девять дней в море, говорит он, сентябрь, октябрь - лучшее время года; отдельная каюта, тринадцать пассажиров, отменное питание, словом, сплошной отдых, и все это за пятьдесят пять фунтов. У вас они есть?

Да.

Я сообщаю маме, что через несколько недель уезжаю, и она плачет. Майкл спрашивает: а мы все потом к тебе приедем?

Да, все приедете.

Привези мне ковбойскую шляпу, просит Альфи, и еще штуку такую – ее кидаешь, а она к тебе возвращается.

Это бумеранг, объясняет Майкл, и говорит, что за ним надо ехать в саму Австралию, а в Америке такого нет.

В Америке все есть, говорит Альфи, все-все, и они спорят из-за бумерангов и Америки с Австралией, пока мама не говорит: Христа ради, уймитесь – ваш брат уезжает, а вы тут ссоритесь из-за бумерангов.

Мама говорит, что накануне моего отъезда надо устроить вечеринку. В прежние времена, когда кто-то уезжал в Америку, все собирались на проводы, и это называлось «американские поминки», потому что никто не надеялся когда-нибудь снова увидеть своих родных. Как жаль, говорит она, что Мэлаки в Англии и не приедет, но однажды все мы в Америке встретимся, с Божией помощью и молитвами Его Благодатной Матери.

По выходным, когда я не работаю, я гуляю по Лимерику и навещаю улочки, где мы жили: Виндмилл Стрит, Хартстондж Стрит, Роден Лейн, Росбрин Роуд, Литтл Баррингтон Стрит - которая на самом деле, не улица, а переулок. Я стою у дома Терезы Кармоди, смотрю, пока оттуда не выходит ее мать и не спрашивает: тебе чего? Я навещаю могилы Юджина и Оливера на старом кладбище св. Патрика, а потом перехожу через дорогу и иду на кладбище св. Лаврентия, где похоронена Тереза. Повсюду я слышу голоса умерших, и думаю: последуют ли они за мной через Атлантический Океан?