Фрэнк Маккорт - Прах Энджелы. Воспоминания

Я думаю, а зачем кушать с полу, если для этого есть стол и стул?

Делия говорит, что с Энджелой и детьми что-то надо делать – позорище форменное, даже стыдно, что мы родственники. Надо написать матери Анджелы. Филомена напишет письмо, потому что, как говорил когда-то в Лимерике ее учитель, у нее каллиграфический почерк. Делия разъясняет миссис Лейбовиц, что «каллиграфический» - значит «красивый».

Миссис Лейбовиц уходит в коридор, чтобы взять у мужа перо, бумагу и конверт. Четыре женщины садятся за стол и сочиняют письмо к матери моей мамы.

Дорогая тетя Маргарет,

Беру в руку перо, чтобы написать вам это письмо, и надеюсь, что оно найдет вас в наидобрейшем здравии, в каковом и нас оставляет. Мой муж Томми прекрасно себя чувствует, трудится, не покладая рук, и муж Делии прекрасно себя чувствует, не покладая рук, и мы надеемся, что и вы прекрасно себя чувствуете. С прискорбием сообщаю вам, что Энджела себя чувствует отнюдь не прекрасно, потому что у нее умер ребеночек - девочка, которую назвали Маргарет в вашу честь, и Энджела с тех пор сама не своя, лежит в постели лицом к стене. А что еще хуже, мы подозреваем, что она снова беременна, и это уже чересчур. Одного похоронила – а другой уже на подходе. Не знаем, как она умудряется. Замужем четыре года, детей пятеро и еще один на подходе. Вот что бывает, когда выходишь замуж за кого-то там с Севера, потому что эти жалкие протестанты собой не владеют. Каждый день он уходит якобы на работу, но мы-то знаем, что он все время торчит в салунах, подметает полы и переносит бочки, за что получает несколько долларов, которые тут же пропивает. Тетя Маргарет, это ужас какой-то, и все мы считаем, что Энджеле с детьми лучше вернуться на родину. Времена теперь трудные, и у нас нету денег, чтобы купить им билеты, но возможно, вы что-нибудь придумаете. Надеемся, что сие письмо найдет вас в прекрасном самочувствии, в каковом покидает нас, благодарение Богу и Его Благодатной Матери.

Остаюсь любящая вас племянница

Филомена Флинн (бывшая Макнамара)

А также ваша племянница

Делия Форчун (тоже бывшая Макнамара, ха-ха-ха)

Бабушка Шихан посылает Филомене с Делией денег. Они покупают билеты, в Обществе св. Винсента де Поля достают чемодан, нанимают машину, отвозят нас на пристань в Манхэттене, сажают на корабль, говорят: прощайте, скатертью дорожка, - и уходят.

Корабль выходит из дока. Мама показывает нам: вот Статуя Свободы, а это Эллис Айленд, куда приплывают иммигранты. Потом перевешивается через борт и ее тошнит, а ветер Атлантики переносит все это на нас и на других счастливых пассажиров, любующихся видом. Пассажиры клянут нас и убегают, со всей гавани слетаются чайки, и мама, бледная и слабая, повисает на корабельных перилах.

Через неделю мы прибываем в Мовилль в графстве Донегал, откуда на автобусе добираемся до Белфаста, а оттуда снова на автобусе до городка Тум в графстве Антрим. Мы оставляем чемодан в магазине и дальше идем пешком - до дома дедушки Маккорта еще две мили. На дороге темно, за холмами занимается рассвет.

Папа несет на руках близнецов, которые поочередно ревут от голода. Мама поминутно останавливается и садится на каменную придорожную ограду, чтобы передохнуть. Мы тоже садимся и смотрим, как небо алеет, и становится голубым. На деревьях начинают щебетать птицы, и когда рассветает, мы видим на полях странных животных, которые стоят и глядят на нас. Пап, а кто это? - спрашивает Мэлаки.

Коровы, сынок.

Пап, а что такое коровы?

Коровы, сынок - это коровы.

Мы идем все дальше, дорогу видно все лучше, и на полях мы видим новых животных – белых, обросших мехом.

Пап, а это кто? - спрашивает Мэлаки.

Овцы, сынок.

Пап, а овцы – это кто?

Уймешься ты или нет? – рявкает папа. Овцы это овцы, коровы это коровы, а вон там – коза. Коза это коза. Коза дает молоко, овца дает шерсть, корова дает все вообще. Бога ради, что еще тебе нужно?

Мэлаки скулит от страха, потому что папа так раньше себя не вел, не кричал на нас никогда. Случалось, будил нас среди ночи, требовал, чтоб мы поклялись умереть за Ирландию, но никогда вот так не рявкал. Мэлаки кидается к маме, и она утешает его: будет, будет, милый, не плачь. Просто папа устал, он несет близнецов и ему трудно отвечать на столько вопросов сразу, с близнецами-то на руках.

Папа ставит близнецов на дорогу и протягивает руки Мэлаки. Близнецы принимаются реветь, а Мэлаки, всхлипывая, жмется к маме. Коровы мычат, коза и овцы блеют, птички на деревьях щебечут, и, перекрывая все эти звуки, бибикает машина. Боже мой, окликает нас человек за рулем, как вас занесло сюда в такую рань, в день светлого Христова Воскресения?

Доброе утро, отец, отвечает папа.

Отец? - удивляюсь я. Пап, это твой отец?

Не задавай папе вопросов, шепчет мама.

Нет, нет, говорит папа, это священник.

А что такое свя…? - говорит Мэлаки, но мама рукой зажимает ему рот.

У священника воротничок белый, и сам он седой. Он спрашивает, куда мы идем.

К Маккортам из Манигласс, отвечает папа, и священник предлагает нас подвезти. Он говорит, что знает Маккортов - отличная семья, добрые католики, а есть и такие у них, кто каждый день причащается, и нас на мессе он увидеть надеется - особенно маленьких янки, которые, Господи, прости, не знают, что такое священник.

Возле дома мама тянется к задвижке на воротах. Папа останавливает ее: нет, нет, не сюда. В парадные ворота нельзя. Их только священнику открывают или на похоронах.

Мы огибаем дом и подходим к двери, которая ведет в кухню. Папа открывает дверь, и вот, перед нами дедушка Маккорт - пьет чай из большой кружки, а бабушка Маккорт что-то жарит.

А, говорит дедушка, вы уже тут.

Och, уже тут, отвечает папа. Это Энджела, говорит он, указывая на маму. Och, Энджела, вы, наверне, очень устали. Бабушка молчит и отворачивается к сковородке. Дедушка проводит нас через кухню в большую комнату, где стоит длинный стол и вокруг него стулья. Садитесь, говорит он, выпейте чайку. Драников хотите?

Что такое драники? - спрашивает Мэлаки.

Папа смеется. Оладьи, сынок. Оладьи картофельные.

Вот еще вам яиц, говорит дедушка. Нынче Пасха, и можете кушайть, сколько влезет.

Мы пьем чай с драниками и вареными яйцами и засыпаем. Я просыпаюсь в постели рядом с Мэлаки и близнецами. Мои родители спят у окна в другой постели. Где я? Темнеет. Мы не на корабле. Мама сопит тоненько. Папа храпит басом. Я встаю и расталкиваю папу. Я хочу писать. Он говорит: возьми горшок.

Что?

Под кроватью, сынок. Ночной горшок. На нем розочки нарисованы, и девицы там пляшут на лужочке. Туда, сынок, писай.

Мне хочется выспросить, что это за штука, потому что мне как-то странно писать в горшок с розочками и какими-то девицами, которые где-то пляшут, хотя я терплю еле-еле. На Классон Авеню, где миссис Лейбовиц пела в туалете, а мы стояли в коридоре и хватались между ног, у нас никаких горшков не было.