Фрэнк Маккорт - Прах Энджелы. Воспоминания

Тут и Мэлаки захотелось на горшок, но ему надо сесть. Папа говорит: нет сынок, на горшок садиться нельзя, идем на двор. Тогда мне тоже хочется на двор. Он идет с нами вниз и через большую комнату, где дедушка читает, сидя у огня, а бабушка дремлет в кресле. На улице темно, но при свете луны мы видим куда идти. Папа открывает дверцу домика, а там внутри сиденье с отверстием. Он показывает нам с Мэлаки как надо присесть над отверстием и как подтираться обрывками газеты, надетыми на гвоздик. Потом велит нам немного подождать, заходит туда сам, закрывает дверь и кряхтит. Луна такая яркая, что видно поле и на нем можно разглядеть животных, которые называются коровами и овцами, и я думаю: почему они не идут восвояси?

Мы возвращаемся в дом. В комнате, где были только бабушка с дедушкой, народу прибавилось. Это ваши тети, говорит папа, - Эмили, Нора, Мэгги, Вера. Тетя Эва живет в Баллимене, у нее детки, почти как вы. Наши тети не похожи на миссис Лейбовиц и Минни Макэдори - не обнимают нас, не улыбаются, только кивают. В дверь входит мама с близнецами, и папа говорит сестрам: это Энджела, а это близнецы – они снова кивают, и все.

Бабушка уходит на кухню, и вскоре нам дают хлеб, сосиски и чай. За столом говорит один Мэлаки. Он показывает ложкой на теть и просит повторить, как их зовут. Мама велит ему помолчать и кушать сосиску. В глазах у Мэлаки встают слезы, и тетя Нора тянет к нему руку и гладит его по голове: ну будет, будет. И я думаю, почему это все говорят «будет, будет», когда Мэлаки плачет. Интересно, что это «будет, будет» значит.

За столом все долго молчат. В Америке дела идут ужасно, произносит, наконец, папа. Бабушка говорит: och, aye. Читала в газете. Но мистер Рузвельт, говорят, хороший человек, и кабы ты не уехал, уже нашел бы работу.

Папа качает головой. Не знаю, Мэлаки, что тебе делать, говорит бабушка. Житье тут хуже, чем в Америке. Работы у нас нет, и видит Бог, нам еще шестерых селить некуда.

Может, я устроюсь работать куда-нибудь на ферму, говорит папа. Потом найдем себе домик.

А до тех пор где будете жить? – спрашивает бабушка. - И как прокормишь семью?

Och, наверное, на пособие.

Думаете, приплыли из Америки – и тут же нате вам пособие? Нет уж, извините, говорит дедушка. Сперва подождать придется, а все то время вы на что будете жить?

Папа молчит, а мама сидит, уставившись в стену перед собой.

Поезжали бы вы в Свободное Государство , говорит бабушка. Дублин большой город, и в пригороде на фермах наверняка полно работы.

И кроме того, тебе положены деньги от ИРА, говорит дедушка. Ты у нас за свободу сражался, а там премии за это дают направо и налево. Можете в Дублине потребовать, что вам причитается. Мы одолжим вам денег на дорогу. Близнецов на коленки возьмете, так что им билет не понадобится.

Och, aye, говорит папа. Мама сидит, уставившись в стену, в глазах у нее слезы.

После ужина мы снова ложимся спать, а утром взрослые сидят грустные-прегрустные. Вскоре за нами приезжает машина и отвозит нас обратно к магазину, в котором мы оставили чемодан. Чемодан поднимают на крышу автобуса, на котором мы едем дальше. Папа говорит, что мы едем в Дублин. Мэлаки спрашивает: а что такое Дублин? Но все молчат. Папа берет на коленки Юджина, а мама Оливера. За окном мелькают поля, и папа говорит мне: вот здесь Кухулин любил гулять. А где Кухулин залепил мячом в пасть собаке? - спрашиваю я. И он говорит: в нескольких милях отсюда.

Смотрите, смотрите! – кричит Мэлаки. И мы смотрим. За окном раскинулась невероятно широкая серебристая гладь воды, и папа говорит: это Лох-Ней, самое большое озеро в Ирландии – то самое, в котором Кухулин купался после великих сражений. Кухулин бился с таким жаром, что когда нырял в Лох-Ней, оно выкипало, и во всех окрестных деревнях много дней стояла теплая погода. Когда-нибудь мы вернемся сюда и будем купаться как сам Кухулин. Порыбачим, поймаем угрей и зажарим на сковородке – хотя Кухулин не жарил их, а ловил руками и глотал вертлявых рыбин живьем, потому что они дают человеку большую силу.

Правда, пап?

Правда.

Мама не смотрит в окно на Лох-Ней. Она жмется щекой к макушке Оливера, уставившись в пол автобуса.

Вскоре мы приезжаем в город, где повсюду большие здания, много машин, телег с лошадьми, велосипедистов и пешеходов. Мэлаки в восторге. Папа, папа, где детская площадка, где качели? Я хочу зайти за Фредди Лейбовицем.

Что ты, сынок, мы в Дублине, это не Классон Авеню. Мы в Ирландии, далеко-далеко от Нью-Йорка.

Автобус останавливается на автобусной станции, и наш чемодан снимают на землю. Папа говорит маме, что пойдет навестит представителя ИРА в предместье под названием Теренур, и предлагает подождать его тут на скамейке. Он говорит, что на вокзале есть туалет, если мальчикам туда понадобится, а он мигом, вернется при деньгах и всех накормит. Он зовет меня с собой, но мама не разрешает: нет, пусть останется, он и мне тут пригодится. Папа говорит, что ему дадут столько денег – одному не унести, и тогда мама смеется и соглашается: ладно, иди со своим папкой.

С папкой. Значит, настроение у нее хорошее. Если мама говорит «ваш отец», значит у нее настроение плохое.

Папа держит меня за руку и я семеню рядом с ним. Он ходит быстро, до Теренура далеко и мне хочется, чтобы он остановился и взял меня на руки, как близнецов в Tуме. Но он только шагает молча, лишь иногда спрашивает у прохожих как дойти до Теренура. Через некоторое время папа говорит, что мы в Теренуре, и теперь надо найти мистера Чарльза Хеггарти, представителя ИРА. Мужчина с розовой повязкой на глазу сообщает нам, что улица та самая, а Чарли Хеггарти живет в доме номер четырнадцать, черт его подери. Вижу, говорит мужчина, что вы у нас за свободу сражались. Папа говорит: och, сражался, и мужчина говорит, я тоже, и что в итоге? Ослепший глаз да пенсия, на которую и канарейку не прокормишь.

Но Ирландия свободна, говорит папа, и это великое дело.

Ну ее в задницу, такую свободу, говорит мужчина. При англичанах, по-моему, было лучше. Все равно, удачи вам, мистер - догадываюсь, зачем вы пожаловали.

Дверь под номером четырнадцать открывает какая-то женщина. Боюсь, говорит она, мистер Хеггарти занят. Папа объясняет ей, что вместе с маленьким сыном прошагал пешком пол-Дублина, что жена и трое детей ждут его на автобусной станции, и если мистер Хеггарти так уж занят, мы подождем его здесь, на пороге.

Женщина через минуту возвращается и говорит: у мистера Хеггарти есть немного свободного времени, проходите, пожалуйста. Мистер Хеггарти сидит за столом у камина, в котором ярко горит огонь. Он спрашивает: чем могу вам помочь? Папа, стоя перед столом, рассказывает: я только вернулся из Америки с женой и четырьмя детьми. У нас ничего нет. Я сражался в рядах Летучего отряда и надеюсь, что вы не оставите меня в трудную минуту.