Энн Донован - ПАПА-БУДДА

— Еще не решили. Может, пойдем в замок. Или просто побродим по городу.

— Не хотите подняться на Трон Артура ? И погода подходящая.

— Никогда там не был.

— Не пожалеете. Вид оттуда чудесный.

— Спасибо. Хорошо тебе отдохнуть.

— Постараюсь. Пока, девочки, рада была познакомиться.

Я лежал на спине, закрыв глаза, слушал болтовню и смех девочек, и солнце светило мне в лицо. Я был счастлив. Просто счастлив. Давно уже не чувствовал себя таким счастливым. Хорошо-то как, просто лежать на солнышке. И вдруг у меня живот свело от страха — будто на американских горках, когда ты подвисаешь и падаешь, и внутренности словно тянут из тебя. Я открыл глаза, кругом все по-прежнему: солнце, крыши Эдинбурга внизу, холмы, Энн Мари и Ниша сидят на траве в полуметре от меня.

Тревога почти улетучилась, и я сделал глубокий вдох, чтобы совсем успокоиться. Я посмотрел в небо — бездонное, бескрайнее, и облака так близко, что можно коснуться рукой. Когда Энн Мари было шесть лет, я выкрасил потолок в ее комнате в голубой цвет и нарисовал на нем облака.

— Эй, пап, ты спишь?

— Нет, просто отдыхаю. Ну что, бежим вниз наперегонки?

— Безнадега, пап - Ниша быстрее всех, она чемпионка школы в беге на четыреста метров.

— Правда, Ниша?

— Ага.

— Ну ты даешь — и поешь, и бегаешь.

— И еще крутит колесо. Смотри, — сказала Энн Мари и сама крутанулась - довольно хорошо, только приземлилась чуток неуверенно, - и отошла в сторонку, уступив место Нише. Ниша сделала колесо четко и быстро, а потом еще раз и еще: ее силуэт закружился на фоне голубого неба. Я захлопал.

— Все, хватит, я устал смотреть, что вы тут вытворяете. Пора по мороженому.

Той ночью я лежал в спальнике, смотрел, как свет фар из-под занавесок движется по плинтусу, и эта картина возникала у меня в памяти снова и снова: голубое небо, белые облака и две девочки крутят колесо.

От жары можно расплавиться. Душно, влажно, к тебе все липнет. И куда ни повернешь – подъем. Странно, что я раньше эти пригорки не замечала; впрочем, они тут ни при чем, просто я чувствую себя толстой неповоротливой коровой.

Вверх по ступенькам на Бьюкенен стрит - эскалатор, конечно, не работает, и тебя вот-вот снесут. Толкотня, все летят куда-то, и мне хочется кричать: «Осторожней, не надо, не толкайте меня – разве не видно, что я в положении?» Но, разумеется, не видно. Никто не разглядит, еще ничего не заметно. Но почему тогда мне кажется, что я толстая? Даже шаги стали тяжелей, хожу я медленней. И в горле комок – меня не мутит, токсикоза у меня не было даже с Энн Мари, просто ощущение такое, будто у меня во рту что-то, и я не могу это проглотить.

В понедельник ходила к врачу. Эта женщина, доктор Харрисон, была у нас, когда умерла мама.

— Когда закончились последние месячные?

— Десятого апреля.

— Тест на беременность делали?

— Да, на прошлой неделе.

— И результат явно положительный.

— Так точно.

Она принялась что-то печатать на компьютере.

— Хорошо, запишу вас на ультразвук - это в больнице. А дальше посмотрим. Будете наблюдаться у нас и в больнице, здесь вашим врачом буду я.

— А повторный тест вы делать не будете?

— В этом нет необходимости. Аптечные теперь довольно точные. И скоро у вас ультразвук. У вас уже есть дети, Лиз, верно?

— Дочь. Ей в августе будет тринадцать.

Она начала перебирать листы в папке – на столе у нее лежала моя медицинская карта.

— Я смотрю, у вас было два выкидыша.

— Да, шесть лет назад мы пытались завести еще одного ребенка. А после второго выкидыша мы просто… — Я осеклась.

— А причину выясняли?

— Нет. Нам сказали, что такое случается, подождите, мол, пару месяцев и попытайтесь еще раз.

— А с первым ребенком, когда вы были беременны, проблем не было?

— Небольшое кровотечение, но без последствий.

— Что же, наверно, вам просто не повезло, но ультразвук я назначу пораньше, хорошо? — Ее пальцы опять застучали по клавишам. — В эту среду в одиннадцать утра, в Больнице Королевы-матери.

— Спасибо. Вы записали меня прямо через компьютер?

— Да, система отличная, когда все работает. Давайте, мы еще давление вам померим. — Она наложила манжетку мне на руку и начала подкачивать воздух. — А в среду у мужа получится с вами пойти?

— Даже не знаю.

Должно быть, вид у меня был озадаченный - она улыбнулась и сказала:

— Значит, папа еще не знает? Вот удивится, наверное.

— Да, это точно.

На ступеньках у «Бьюкенен Гэлериз» толпился народ, хотя на улице дышать нечем. Не понимаю, откуда такие полчища. Да, конечно, сезон распродаж, но можно было бы в другой день пройтись по магазинам. Я бы ни за что не выбралась, если бы не пришлось искать подарок для Триши. Накануне она родила, на две недели раньше срока. Девочка. Три кило четыреста. Роузин.

Протолкнувшись через толпу, я зашла в «Джон Льюис» - там никого почти не было, и работал кондиционер - дышалось чуть легче. Потом я зашла в кафе, взяла чай с булочкой, и, усевшись за столик, достала два свертка. Один – подарок для новорожденной Роузин: маленькая распашонка, самая розовая и кружевная из всего, что нашлось. Ужас, по-моему, но Триша будет счастлива.

И другой сверток. Два маленьких комбинезончика — «боди». Один кремовый с кроликом спереди, второй с мелким рисунком из лошадей-качалок и кубиков. Цвет нейтральный, подойдет и мальчику, и девочке. А мальчик будет или девочка? Вчера на ультразвуке я видела крошечное пятно на мониторе; срок всего только шесть недель, но силуэт уже отчетливый – сжался, будто кулачок. Мерцание точки – биенье сердца. Будто звезда в далекой галактике.

Шесть недель. Но врачи считают от последних месячных, значит не шесть, а всего четыре. Срок 15 января. Зимний ребенок. Куплю стеганый костюмчик - они такие теплые, уютные. Для малышей теперь чудесную шьют одежду, столько ярких цветов - когда Энн Мари была маленькой, такого не было. И коляски делают удобные: взял автокресло, закрепил на раму с колесами, и покатил – просто и легко.

Я огляделась. Зал огромный, а народу в этом кафе немного – наверно, здесь дороговато. Стены темно-желтые, на них кругом цветные пятна картин. Я доела булочку, но чувство голода не ушло. Вот оно, начинается. Так же и в прошлый раз – странно, до чего хорошо все это помнишь. Либо еда в тебя не лезет, тебе жарко и противно, либо с голода умираешь. И как скрутит – не просто хочется кушать, так что можно и потерпеть, пока домой придешь и что-нибудь приготовишь; нет, тебя ножом будто режут - съесть что-нибудь надо немедленно. Я встала и направилась к стойке за добавкой.

Должно быть, я долго сидела в кафе – вернувшись домой, я обнаружила, что уже половина седьмого. Энн Мари говорила по телефону и, когда я вошла, почти меня не заметила. Я отправилась на кухню, вытерла посуду, которую она помыла, вынула белье из стиральной машины. Через пару минут она заглянула на кухню.