Конрад Эйкен - Два викинга

II.

Конечно, впоследствии мы видели их ещё не раз. Ну, как мы могли удержаться, чтобы не пойти на представление? Не могли и не удерживались. Нас тянуло к ним, как пьяницу к бутылке. Мы просиживали одно представление за другим, уходили и снова возвращались с друзьями. Поль, естественно, был с фотоаппаратом и сделал десятки великолепных снимков, а сколько заметок он написал — уму непостижимо. К концу мы знали этих милых созданий уже наизусть, как обычно знают лишь тех, кого любят. И всё время, до самого последнего выступления, они оставались столь же совершенны, прекрасны и рыцарственны, как в первый день.

Я пишу это о выступлениях. Но ещё большее впечатление произвели они сами, когда мы что‑то узнали о них: драматизм ещё усилился, когда мы выведали всё, и почему они ведут себя таким образом. Знать бы ещё, какой конец был уготован, и как скоро он наступит!.. Но нельзя, конечно, знать наперёд, и никто такого не предполагал. Пока же нам было достаточно следить за дикарским и презрительным безразличием девушки, за злой гордостью, так подчёркивавшей её красоту, и в противовес этому за спокойной, холодной и терпеливой отвагой юноши, тихой смелостью того, кто знает, что у него хватит сил ждать дольше.

Начало было положено, когда Поль решил пригласить их на воскресный чай, и они приняли приглашение. Они были удивлены и обрадованы. Они пришли и имели огромный успех, и — как рассказала мне потом Маргарет, потому что я сам, к великому своему сожалению, прийти не смог — вели себя прекрасно, просто чудно. Почему‑то никто, безо всяких, конечно, оснований, не ожидал от них изысканных манер, но это предубеждение чуть ли не мгновенно развеялось, когда выяснилось, что юноша — сын викария с севера! То есть, фактически, он был джентльменом, а девушка — леди! У Маргарет отлегло от сердца, Поль был очарован, и все прекрасно, как всегда, провели время. Выяснилось много интересного. Им обоим было по двадцать два, и они поженились меньше года назад. Юноша провёл несколько месяцев в Нью–Йорке: там он и обучился акробатической езде, когда работал механиком на «Стене смерти» на Кони–Айленд. Он решил вернуться в Англию и стать здесь первым, кто выступает в этом жанре. На деньги, полученные от матери к совершеннолетию, он купил лицензию, заказал чертежи первого в Англии «Круга смерти» и построил его в Саутхемптоне. Всего лишь за неделю до этого они дали в Саутхемптоне своё первое представление. Все деньги были истрачены — их как раз хватило на начальные расходы — и теперь они жили только с выручки, но были в ней уверены…

Было заметно, рассказывала Маргарет, что вёл разговор только он. Правда, несколько нервно и всё время оглядываясь на свою жену, будто опасаясь её молчаливого несогласия или неодобрения. Девушка не сказала почти ничего. Она была чрезвычайно выдержана, очень любезна, но дала понять, что предпочитает слушать, время от времени, обращаясь к мужу с выражением, которое показалось Маргарет чуть скептическим. Особенно, когда дело шло о его подвигах, и особенно прежних подвигах. Он вовсе не хвастал, ни в малейшей степени. Очевидно, он считал свои достижения чрезвычайно скромными, но именно, когда он рассказывал, как завоевал приз острова Мен, как выиграл гонку с юга на север через всю Англию и ещё о нескольких подобных победах, Маргарет впервые заметила, что она «покривила губки», в её глазах вспыхнул злой блеск. Это казалось странно и неловко. Более того, это, по–видимому, смущало юношу.

Никакого света тогда больше не пролилось, и выяснилось всё лишь за несколько дней до того, как ярмарка свернулась и отправилась в Фолкстон.

В общем‑то, суть мне открылась из‑за пачки сигарет: в тот день мне надо было зайти к ювелиру забрать часы, которые я отдал в чистку. Лавка ювелира была как раз в конце той улицы, откуда открывался вид на ярмарку. Поглазев на неё сверху ещё раз и не имея никакого занятия, я стал спускаться. С утра там всё было закрыто, кроме пары грошовых игорных лотков, резвилось несколько ребятишек, и место казалась заброшенным. Но, подойдя к «Кругу смерти», я увидел юношу, совершенно одного. Он сидел на краю красной плюшевой платформы и болтал ногами в синих брюках. Едва заметив меня, он оживился и улыбнулся мне, видимо, узнав.

— Вы, вероятно, видели меня раньше? — спросил я.

— Много раз. Вы ведь дружите с мистером Нэшем, я не ошибаюсь? Он, кажется, о вас рассказывал.

Я подтвердил и сказал, как мне жаль, что я не смог тогда прийти на чай и встретиться с его женой и с ним. Я наговорил ему кучу комплиментов, чем он, казалось, был польщён, и попросил меня присесть рядом. Но лишь когда я предложил ему сигарету, в нём вспыхнула неподдельная радость — он буквально просиял.

— А вы знаете, — сказал он, — я с ума схожу без сигарет, совершенно схожу с ума. Полчаса назад закончились, и никого вокруг — я один, а отойти нельзя из‑за этих цыган. Большое спасибо!

— Вы много курите?

— Боюсь, что слишком много. При такой работе надо чем‑то занять себя в перерывах, чем‑то успокоить нервы — понимаете, о чём я? Когда ты не на мотоцикле, и утром, особенно с утра!

— С утра?

— Да, с утра нужно долго дожидаться. Такой крохотный городишко, здесь некому давать утренние представления. Не повезло: мы могли бы малость подзаработать, а в нашем деле плохо, когда нечем заняться. Пить нельзя, никак нельзя при таких трюках, вот и остаётся — только курить. Я тяну одну за другой, и деточка тоже.

— Деточка?

— Моя жена.

— Вполне естественно, наверно: от таких номеров могут сдать нервы.

— Да, нужно двигаться. Всё время двигаться — беда с этими третьесортными ярмарками: разъезжают по городкам, где нет публики…

Он улыбнулся, скользнул по мне голубыми глазами и унёсся в будущее, которое определённо было больше и лучше этой ярмарки. Потом он помахал сигаретой в сторону карусели и добавил:

— А знаете, в общем‑то, всё в порядке: где‑то ведь надо начинать. Думаю, нам и так повезло.

Наступила пауза, он сдул пепел с сигареты, и я вдруг стал расхваливать внешний вид «Круга», в чём Нэш, настоящий художник, был со мной согласен.

— Так вы находите, что он изящен? Да, очень изящен. Его построили на маленькой верфи в Саутгемптоне, и, правда, постарались. Посмотрите на дерево: как на яхте, везде тонкая работа! Намного лучше, чем у американцев. Намного! Знаете, это непростая конструкция: она жить должна, играть — чтобы ни слишком жёстко, ни слишком слабо. Вы заметили, что когда мы объезжаем круг, то с нами как бы пробегает рябь? Так и должно быть. Круг нужно сначала настроить и постоянно подстраивать, как скрипку. Вот для чего эти расчалки: мы их подтягиваем или ослабляем, всегда следим за ними. А со временем он становится даже лучше: созревает, как всё на свете. Уже сейчас заметно, что каркас стал чуть гибче.