Джордж Мередит - Эгоист

— Подумайте сами.

— Она неприступна.

— Дважды!

Это был выстрел из мощного орудия. Взгляд его пытался изобразить тупое недоумение, но трепет его сердца, казалось, можно было увидеть невооруженным глазом. Он скорчил гримаску.

— Она неприступна. Она мой друг. Я ручаюсь за нее честью. О, не тревожьтесь за нее. Я бы скорее согласился умереть. Никто на свете не может с ней сравниться.

- Дважды! — повторила миссис Маунтстюарт.

Эти два слога, которые она произнесла тихо, нараспев, тоном благожелательного духа, явившегося предупредить об опасности, оглушили его и одновременно привели в ярость. Но он не смел и вида показать, что понял.

— Уж не тревожитесь ли вы за меня? — спросил он.

— Сэр Уилоби, вам меня не обмануть!

Он был близок к неистовству.

— Дорогая моя миссис Маунтстюарт, вы, видно, наслушались сказок. Я не деспот, не тиран. Я самый покладистый человек на свете. Давайте соблюдать те условности, каких требует общество, говорю я. Вот и все. Что касается бедняги Вернона, всякий вам скажет, что я к нему отношусь по-братски. Я хотел бы, чтобы он женился — и на этот раз благопристойно. Я обещал помочь с устройством его материальных дел. Говорю вам это лишь затем, чтобы вы поняли, что я все обдумал также и с практической стороны. Он, правда, один раз обжегся, но если взяться за него, как следует, если бы вы, например, согласились помочь, его, вероятно, можно было бы убедить сделать еще одну попытку. Как во всякой лотерее, здесь имеется известный риск. Данная лотерея, впрочем, пользуется покровительством государства.

— Но предположим, сэр Уилоби, что я и попытаюсь взять мистера Уитфорда в оборот! Какой в этом смысл, если, как вы утверждаете, Летиция Дейл не согласна?

— Она не согласна, это верно.

— В таком случае мы ведем бесполезный разговор — разве что вы сами возьметесь растопить ее сердце.

Он позволил затаившейся в углах губ улыбке обозначиться чуть явственнее.

— С вашей стороны довольно жестоко поручать мне такую задачу.

— Ах, вы считаете, что это опасно?

Почти нескрываемая насмешка в голосе миссис Маунтстюарт задела его за живое.

— Видите ли, — ответил он, — я слишком уважаю такую черту характера, как постоянство, и не мне бы ратовать против нее. И, если уж на то пошло, ваши опасения, конечно, не лишены оснований. Предпринимая эту попытку, я спасал свою честь; вот и все, что я могу сказать.

Закинув свою аристократическую голову с тонким, орлиным носом, миссис Маунтстюарт посмотрела на него долгим, испытующим взглядом.

— Нет, мой друг, — подытожила она полученное впечатление, — право же, вы прирожденный мистификатор.

— Забудьте о Летиции Дейл.

— Но ведь мы, кажется, собираемся женить Вернона? На ком же тогда? Что-то я ничего не пойму.

— Как я уже говорил, сударыня, я человек покладистый. Показаться тираном я могу лишь сумасбродке, которая, едва продев голову в ярмо, — причем, заметьте, добровольно! — пытается его скинуть. Но тут я тверд: я самым категорическим образом против скандальных разрывов, против открытого нарушения торжественного обета, против беспардонного манкирования общественным мнением. Даже если считать, что повод дан мною самим, я не допущу нарушения приличий. Надеюсь, это ясно. Впрочем, быть может, еще удастся, не поднимая шума, уладить дело так, чтобы все стороны были довольны. Не забывайте, однако, что инициатива здесь принадлежит не мне. Моя роль — пассивная, вынужденно пассивная. Я всего лишь обязуюсь не чинить препятствий.

Сэр Уилоби замолк, жестом давая понять всю тщету дальнейших разговоров на эту тему.

Робкая догадка относительно истинной сущности этого человека, догадка, которой она едва решилась поверить, промелькнула в голове его старинной приятельницы.

— Ну и ну! — воскликнула она. — Вы меня завели в какой-то лабиринт. Но оставим покуда этот разговор. Я, должно быть, много моложе, чем думала, ибо мне многому еще предстоит научиться. Но вот застегнутый на все пуговицы профессор Круклин, а с ним — доктор Мидлтон с развевающимися по ветру полами сюртука. Если нас застанут вдвоем, последует кашель, а затем — подстрочное примечание с ссылкой на некую молодую особу и станционную гостиницу. Распорядитесь же, чтобы подали карету.

— В каком настроении духа застали вы Клару? Смиренном? Или плутовском?

— Я навещу вас завтра утром. Вы чрезвычайно облегчили мою задачу, сэр Уилоби, — если только я правильно поняла вас на этот раз. Но покуда я еще бреду на ощупь и вынуждена воскресить в своей памяти высказанное мною некогда предположение, тут же отвергнутое нашим великим скептиком леди Буш. А что, если и в самом деле…? Нет, нет, надо признаться, что романтика еще не исчезла с лица земли. Как вы относитесь к простофилям?

— Мне ненавистен весь их род!

— За такой ответ я готова простить вам многое.

Миссис Маунтстюарт едва удержалась, чтобы не прибавить вслух: «Даже если к этой категории вы причисляете и меня».

Сэр Уилоби позвонил и распорядился, чтобы подали карету миссис Маунтстюарт.

Она все знает! Это ясно: Клара его предала. «Чем раньше он покинет Паттерн-холл, тем лучше», — сказала миссис Маунтстюарт о де Крее. И еще: «Небольшая разрядка пошла бы на пользу обеим сторонам». Да, кое-что ей известно, а об остальном она догадывается. И, однако, подлинной сущности человека, который упражнялся с ней в фехтовальном искусстве, она все же не знала. Проникнуть в его душу ей не было дано. Он стал размышлять о разнице между людьми острого ума и тупицами. Последние-то и представляют наибольшую опасность. Им подавай факты. Это они и вынудили его вступить в новую область смутных намеков, которыми он прилежно обволакивал миссис Маунтстюарт. Правда, самая расплывчатость этих намеков давала возможность при случае пойти на попятный, но он чувствовал, что и сам в них запутался, — он не мог отделаться от ощущения свершившегося факта, ощущения, надо сказать, чем-то даже и приятного.

И не просто приятного, но даже очень приятного. Конец его терзаниям. Спокойное плавание по спокойным водам с женщиной твердых правил, отнюдь не «плутовкой». Прелесть твердого характера облекала Летицию красотою, недостижимой для Клары. Женщина, чья твердость прошла сквозь все испытания, — ведь это настоящая жемчужина! У такой женщины лицо всегда обращено к мужу, как подсолнух к солнцу, ее любовь озаряет его своим светом. Она дышит им одним, живет ради него одного. Весь мир, благодаря ей, повергнут к его стопам. Она — предводительница стройного хора, поющего ему дифирамбы. Она укрепляет в нем его веру в свое назначение. Что может быть прекраснее этого?

И если для того, чтобы обрести такую драгоценность и насладиться покоем, которым она одаряет душу, нужно пройти через муки мученические, то разве право прижать ее к груди, назвать своей навеки не стоит всех этих мук?