Джордж Мередит - Эгоист

Погруженный в мечты, он рассеянно простился с миссис Маунтстюарт и побрел вслед за ее каретой, предпочитая встрече с самой Летицией сладостную работу воображения, получившего новый толчок.

А что, если в самом деле?..

С его стороны это было бы очень благородно. Репутация его только бы выиграла.

Дом его сделался бы крепостью, куда не достигает злоречье, и он, как небожитель, наслаждался бы безмятежным покоем.

Та, что читала в его душе, знала все ее изгибы и преклонялась перед ним, светила бы ему, как звезда, как неизменная звезда его небосклона.

Это был бы союз с собственным зеркалом, с собственным эхом; с зеркалом, в котором он всегда встречал бы свое сияющее отражение; с эхом, которое всегда отвечало бы ему ликующим хоралом.

Союз с интеллектом, с утонченным пониманием. В его доме забил бы фонтан неиссякаемого остроумия, и его любимый старый Паттерн-холл сделался бы ярким светочем для всего графства.

Он повторял это про себя, как заклинание, как молитву, в которую лишь изредка вторгались диссонансы проклятий по адресу леди Буш. Приставленные к сэру Уилоби бесенята не преминули отметить эти гневные нотки.

Наступила очередь живописи. Он принялся расцвечивать образ Летиции теми прелестными нежными красками, к которым прибегали миниатюристы минувшего столетия. Духовным ее образом он мог упиваться наедине с собой, обществу же надлежит преклониться перед наружной красотой Летиции, и, не жалея эмали и золота, Уилоби погрузился в работу; он прибавил ей росту, придал ее движениям величавую плавность, наделил ее непревзойденным очарованием — а все из-за проклятой ведьмы, вынудившей его обратиться к подобным упражнениям!

Занятие это привело к тому, что Летиция сделалась в его глазах и в самом деле прекрасной — не только духовно, но и физически. Темные ресницы, оттеняющие бледность ланит, помогли свершиться этому необходимому преображению: идеальный слепок, снятый с Летиции его деятельной фантазией, заслонил ее прежний образ.

Свита бесенят предалась необузданному веселью. Вечно-то мы удивляемся людям, вечно всплескиваем руками! Но все эти чудеса объяснились бы, и не было бы этого всплескивания руками, если бы обезьянье братство постоянно сопровождало таинственное существо, именуемое человеком, и во всеуслышание докладывало о каждом его шаге. Это племя прослеживает каждый изгиб человеческой души, оно видит человеческое сердце насквозь.

В сердце, и только в сердце, заключены все чудеса. Ни один представитель упомянутого племени не избрал бы объектом своих наблюдений человека, лишенного сердца. Ибо кружение сердца и составляет основу комедии.

«Любовь к себе — вот ключ к человеческому сердцу», — читаем в Книге.

С этим ключом и надо подходить к изучению вышепоименованного органа. Не мешает также сравнить его с горным ручейком: здесь та же неистребимая энергия маленькой струйки, стремящейся увеличиться в объеме и причудливо извивающейся в упорном поиске своего русла. Это самая трудолюбивая, самая целеустремленная сила на нашей планете.

Наиболее полезные наблюдения можно делать, сосредоточив внимание на извилинах потока. Беда в том, что как раз эти-то наблюдательные посты почти никто не занимает. Едва взглянув, люди, вместо того чтобы терпеливо изучить проявления этой силы, обращают друг к другу удивленные возгласы и всплескивают руками.

Потому-то нам и представляется невероятным, чтобы человек, влюбленный в одну женщину и находящийся в полном — или почти полном — рассудке, был в состоянии, как бы усилием воли, едва прикрывая свое намерение благовидным предлогом, заставить себя влюбиться в другую. Между тем дело объясняется очень просто: ненасытным голодом могучего и вместе с тем гибкого органа, именуемого сердцем. Узенький горный ручей у нас на глазах превращается в мощный поток; вот он обтекает с двух сторон красивый валун, и если камень не дает себя увлечь, устремляется дальше, дальше — искать себя, искать запруду, которая бы наконец его остановила и успокоила. Такой спокойной запрудой, ожидавшей нашего героя, представлялась ему Летиция.

Летиция Дейл была молодая, но уже увядшая женщина. Он это знал; но, привыкнув смотреть на себя ее воздетыми вверх глазами, он принимал ее со всем доброжелательством божества, признательного за поклонение, и с помощью божественной силы, коею она его наделяла, возвращал ей все краски молодости и утраченную свежесть. Сердце его требовало, чтобы она была такой. Сердце управляет пружинами нашего воображения, а воображение, получив заказ от сердца, действует, как искусный художник.

Настолько искусный, что соблазнительный шедевр, который оно нарисовало, давал возможность сэру Уилоби думать о Летиции даже в присутствии Клары.

Клара появилась в воротах парка вместе с Верноном: блистательная, но пустая девушка; существо, источающее животное здоровье, привлекательное, но капризное, нетерпеливое, коварное и злое; женщина, которой дано втаптывать мужчин в грязь.

Она приближалась.

Они встретились. Постояв с ними минуту, Вернон отошел.

— Нашли Кросджея? — спросил Уилоби.

— Нет. Но я хочу повторить свою просьбу: простите его! Бедняга ведь сказал неправду из-за мальчишеского представления о рыцарской чести.

— Рыцарская честь, которая начинается со лжи, приводит к тому, что подобный «рыцарь» становится героем известного толка, столь милого дамскому сердцу и столь распространенного в свете, — героем, который подчас кончает скамьей подсудимых.

Он всегда умел заставить ее умолкнуть: она терялась и не знала, как отвечать на подобные тирады.

— Итак, — сказал он, — вы сделали миссис Маунтстюарт своей наперсницей.

— Да.

— Вот ваш кошелек.

— Благодарю вас.

— Профессору Круклину удалось познакомить доктора Мидлтона с вашим неосуществленным намерением. Это, по всей видимости, ваш железнодорожный билет в складке кошелька. На станции профессора Круклина заверили, будто вы взяли билет до Лондона и не нуждаетесь больше в коляске.

— Это правда. И я жалею об этой глупости.

— А сейчас вы уютно поболтали с Верноном и, надо полагать, вывернули меня наизнанку?

— Мы о вас не говорили. Я понимаю, что вы имеете в виду, но он бы никогда не пошел на такое.

— Да, он славный малый, у него есть понятие о чести, пусть и несколько старомодное. И притом он чрезвычайно скрытен. Кстати, он ничего вам не рассказывал о своей жене?

Кошелек выпал из Клариных рук, и она наклонилась, чтобы его поднять.

— Я ничего не знаю о личных делах мистера Уитфорда, — сказала она, извлекая из кошелька железнодорожный билет и разрывая его на мелкие клочки.