Джордж Мередит - Эгоист

— Сэр Уилоби?

— Вы мне отказываете?

— Я не могу иначе.

— Вы не хотите, чтобы я был вашим мужем?

— Я не могу быть вашей женой.

— Вы ко мне переменились?.. Вы отдали сердце другому?.. Вы могли бы выйти замуж за другого?.. Он существует?.. И вы готовы за него выйти! Отвечайте и перестаньте играть со мной в молчанку! О чем думал создатель, когда сотворил женщину, останется загадкой до конца света! Нет человека, который бы не задавался таким вопросом. Но я имею право знать имя похитителя… Кто только не ломал голову над этой загадкой!.. Недаром сатану изображают смеющимся!.. Я настаиваю на своем праве знать имя того, кто меня ограбил. Отвечайте!

— Я не намерена выходить замуж.

— Это не ответ.

— Я никого не люблю.

— Но вы меня любили… Молчите?.. Вы сами признались. Следовательно, вы любили меня любовью, которая могла умереть! Но неужели вы не видите, какую это бросает тень на мою репутацию? Вы меня любили и… разлюбили. Тем самым вы как бы утверждаете, что я не способен удержать женскую любовь. Что я гожусь лишь на то, чтобы внушить жалкое, мелкое чувство, которого не может хватить на всю жизнь! Я, видите ли, оказался вашим соседом в том возрасте, когда сердце молодой девушки особенно восприимчиво к впечатлениям! Меня выставляют на позор, делают из меня человека, способного вызвать лишь минутный каприз. Вы считаете, что меня можно любить, когда вздумается, а потом так же внезапно бросить? Представьте, что станут обо мне говорить! Я сказал: тень человека? Да ведь тень ему, по крайней мере, верна! Что же такое женщина? Во всем мироздании нет ничего ее чудовищнее, в природе нет ничего на нее похожего! Я, который всю свою жизнь преклонялся перед женской слабостью, был любезен и почтителен с женщинами, который был счастлив во всем, к чему бы ни прикасался, — и вдруг так несчастлив в любви! Как это может быть? В чем здесь секрет? За этим, должно быть, кроется какая-то страшная тайна. Фортуна улыбается мне с самой колыбели и отворачивается от меня, как только я подхожу к женщине! Быть может, вы объясните мне, в чем дело, хотя бы для того, чтобы оправдать своих сестер? Когда речь идет о любви незаконной, бесчестной, тогда все иначе. Тогда они… Я мог бы порассказать… Но я не стану ссылаться на победы подобного рода. То совсем другое дело! Верно, женщина — это мотылек-однодневка, а я нечто устойчивое, неизменное. Да, все они однодневки. А я смотрю за пределы сегодняшнего дня. У меня есть долг по отношению к моему роду. Они мотыльки. И пока я не научусь их избегать, меня будут преследовать неудачи — это ясно. Мотыльки! Они живут всего лишь день, и я утверждаю, что и духовная жизнь их не менее эфемерна… Как видите, мое суждение о вашем сословии всецело зависит от вас. В вашей власти изменить это мнение или увеличить число тех, кто его придерживается. Одумайтесь: ведь если в моих глазах навсегда померкнет идеал женщины, в этом будете виноваты вы, и только вы. Еще не поздно, вы можете его восстановить. Я люблю вас. Я внезапно прозреваю и вижу, что только вас и любил всю жизнь. Я иду к вам, прошу вашей руки, и вдруг — вы ко мне переменились! «Я переменилась, я не та, что прежде». Но что это значит? «Я не могу выйти замуж; я никого не люблю». Вы утверждаете, будто вам непонятно самое значение слова «любовь», называете ее «пустой мечтой» и в то же время объявляете, что когда-то меня любили! Значит, это я и есть — «пустая мечта»? Моя рука, мое сердце, мое состояние, имя — все сложено к вашим ногам, и все это вы отвергаете. Я пришел к вам — а вы меня гоните прочь. Но зачем я здесь, какая иная цель могла бы меня сюда привести, если не вера в вашу любовь? Вы меня приманили, а теперь отталкиваете и, верно, наслаждаетесь своею жалкой местью.

— Вы знаете, сэр Уилоби, что это не так.

— Неужели вы не верите мне, когда я говорю, что мое сердце свободно и что я также не нарушаю требований чести?

— Не в этом дело!

— В чем же, скажите! Вы видите, какую имеете надо мною власть. Хотите, сударыня, чтобы я стал перед вами на колени?

— Ах, нет! Мне было бы еще тяжелее.

— Так вам тяжело? Следовательно, вы верите в мою привязанность и отвергаете ее. Вы ведь поэтесса и, несомненно, считаете любовь вечной. И вы меня любили. А теперь говорите, что не любите. Где же тут логика, Летиция Дейл?

— Логика не свойственна поэтессам, если и считать меня за таковую на основании нескольких глупых стишков. Сама я себя поэтессой не считаю — среди прочих иллюзий я отделалась и от этой.

— Не клевещите, Летиция, на ту святую пору. Я ее помню, словно это было вчера: вот я проезжаю верхом мимо вашего коттеджа, вы сидите возле окна с пером в руке, волосы свесились на лоб. Когда-нибудь я закажу ваш портрет художнику, и он напишет его с моих слов, Да, вы были романтичны и простодушны, но глупой — никогда. Вы думали обо мне — так ли уж это глупо? Я помню тот день, когда мы с вами впервые шепнули друг другу заветное словцо — как вы затрепетали! Вы забыли, я — нет. Я помню, как повстречал вас на тропинке, когда вы шли в церковь. Я помню божественное утро моего возвращения из странствий, помню, как меня встретила прежняя Летиция, неизменная в своем постоянстве. Могу ли я это забыть? Эти картины моей юности я ношу с собою всю жизнь, они никогда не потускнеют. Напротив, чем дальше я от них удаляюсь, тем пристальнее вглядываюсь в них. Скажите, Летиция, разве ваш отец не изрек в свое время некоего пророчества? Сдается мне, я кое-что об этом слышал. Да, да, это точно.

— Он больной и старый человек. А старые люди цепляются за иллюзии.

— Спросите себя, Летиция, кто мешает его пророчеству сбыться? Ведь то, что он предсказывал, правда, если только правде дано восторжествовать в этом мире! Неужели вы переменились настолько, что не захотите порадовать отца? Я пойду к нему завтра, чуть свет.

— В таком случае мне придется пойти вслед за вами и вывести его из заблуждения.

— А я тогда объявлю, что вы питаете недостойное чувство к другому и стыдитесь в этом чувстве признаться.

— Это вам ничуть бы не помогло, хоть и было бы достаточно низко.

— Ват вам доказательство моей любви! Вы одна способны толкнуть меня на такой поступок, и никому, кроме вас, я не позволил бы обвинить меня в низости.

— Сэр Уилоби, я надеюсь, что вы дадите моему отцу спокойно умереть.

— Мы с ним вместе постараемся убедить вас.

— Можно подумать, что вы решили жениться во что бы то ни стало, на ком угодно, — лишь бы жениться!

— Только на вас, Летиция, только на вас!

— Я устала, — сказала она. — Сейчас очень поздно, и я предпочла бы закончить нашу беседу. Я не хотела причинить вам боль. Я верю, что вы говорили со мной искренне. Я не стану защищать ни весь женский род, ни себя. Скажу только, что в моем лице вы видите женщину все равно что умершую. Я могу еще быть счастливой по-своему, но во мне так мало жизни, что никакого иного счастья я уже не способна испытать. Что касается любви, я рада, что мне удалось вырваться из этого плена. Вы имеете в виду молодую женщину, в то время как я — старуха. У меня нет никаких стремлений, никакого тепла. Все, что у меня осталось, — это чисто инстинктивное желание сохранить жизнь, и я молю только о том, чтобы меня несло по течению, — самой плыть у меня нет сил. Нет, сэр Уилоби, не такая вам нужна жена. Покойной ночи.