Джордж Мередит - Эгоист

— Скажите ваше последнее слово. Взвесьте его как следует. И — никаких условных сожалений. Итак, вы решительно отказываетесь?

— Решительно отказываюсь.

— Отказываетесь?

— Да.

— И для этого я принес в жертву свою гордость! Вы отказываетесь?

— Да.

— Унизился перед вами! И вот ваш ответ! Вы отказываетесь?

— Отказываюсь.

— Покойной ночи, Летиция Дейл.

Он пропустил ее вперед.

— Покойной ночи, сэр Уилоби.

— Я в ваших руках, — сказал он голосом, в котором одновременно слышались и мольба и угроза.

— Я вас не предам, — сказала Летиция.

— Могу я вам верить?

— Я уеду отсюда утром, до завтрака.

— Позвольте проводить вас наверх.

— Если вам угодно. Но я ни с кем не буду говорить, ни этой ночью, ни завтра утром.

— Я просто хотел продлить наше свидание хоть на миг.

Они покинули гостиную.

Юный Кросджей продолжал лежать, прислушиваясь к невидимому барабанщику, который нещадно выбивал свою дробь — то ли где-то внутри его черепа, то ли извне.

Дверь в лабораторию сэра Уилоби с шумом захлопнулась. Кросджей кубарем скатился с оттоманки, подкрался к оставшейся открытой двери гостиной и выглянул в коридор. Пробуждение Кросджея было полным! Он решил во что бы то ни стало выбраться из дому и провести остаток ночи не встречаясь ни с одним представителем человеческой породы, ибо нечаянно подслушанная новость превратила его в пороховой склад, который грозил вот-вот взорваться. Он пошел коридором и возле буфетной наткнулся на полковника де Крея.

— Так вот ты где! — воскликнул полковник. — А я-то за тобой повсюду охочусь.

Кросджей сообщил, что нашел дверь в свою комнату запертой, что он не знает, где ключ, и что сэр Уилоби в лаборатории.

Полковник повел мальчугана к себе в комнату и уложил на диван, укрыв его одеялом и подложив ему под голову подушку. Но мальчик не мог успокоиться. Ему хотелось говорить, плакать, рычать. Он ворочался с боку на бок, не зная, что и думать, и понимая только одно: по отношению к его обожаемой мисс Мидлтон совершено предательство.

— Послушай, мой милый, этак из тебя никогда не выйдет солдата! — крикнул ему полковник, приписывая беспокойство Кросджея его непривычке спать на узком диване.

Кросджею пришлось проглотить эту горчайшую из пилюль. Безотчетное чувство помешало ему облегчить свою смятенную душу и оправдаться, рассказав полковнику о мисс Мидлтон, и он так и проерзал на диване до рассвета. С первыми же лучами зари, когда его гостеприимный друг покоился на подушке, выставив наружу свой красивый профиль и обнаженные плечи, Кросджей вскочил на ноги и удрал.

«Он говорит, что из меня не выйдет солдата, а я вот поспал два часа, и с меня довольно!» — с гордостью подумал мальчик, вдыхая упругий воздух полей, разбуженных лучами еще неокрепшего солнца. Но, оглянувшись на Большой дом, он пришел в смятение, ибо не знал, как ему быть: он чувствовал, что готов взорваться и что рыцарственное рвение постоять за свою обожаемую мисс Мидлтон не позволит ему держать язык за зубами.

В то самое время, как юный Кросджей, наткнувшись на запертую дверь, опрометью бежал по лестнице вниз, Летиция сидела у Клары и делилась с нею своими опасениями за этого злополучного отрока, перебирая все бедствия, какие могли его постичь. Когда после полуночи Летиция вышла, Клара долго вслушивалась в тишину — где-то раздался голос сэра Уилоби. По его интонациям Клара догадалась, что мальчика в доме нет.

Тщетно прождав возвращения Летиции, она разделась, легла в постель и попыталась уснуть. Она устала от борьбы. Странные мысли завладели ее юной головкой — мысли о том, что сознание исполненного долга может одержать верх над отвращением. Живут же люди внутренней жизнью, не обращая внимания на свои вкусы и пристрастия! Она чувствовала, что пасует перед сэром Уилоби, перед его необычайным искусством брать человека измором. Много ли она выиграла своим сопротивлением? С каждой попыткой она, казалось, только растрачивала душевные силы, между тем как очертания будущего вырисовывались все туманнее: с каждым шагом, вместо того чтобы приближаться к свободе, она все глубже увязала в неволе. Озираясь на пройденный путь, она поражалась тому, как много ею сделано и как мало от всего этого толку. Впереди было решительное объяснение о отцом, и ей предстояло выступить в качестве непримиримой бунтарки.

Эта мысль больше всего и угнетала ее сейчас. Доктор Мидлтон еще ни разу с ней не заговаривал после того, как узнал о ее неудавшейся попытке к бегству. Но тягостное объяснение было неминуемо, как бы ни хотелось Кларе оградить от него отца — да и себя тоже. Главное же, что ее мучило, — это сознание их взаимной отчужденности, того, что они противостоят друг другу, как враги, — а все из-за этой наиболее загадочной из мужских слабостей, мысль о которой она упорно от себя отгоняла, не отваживаясь — даже намеком, даже про себя назвать ее настоящим именем! Она лишь позволила себе дважды воскликнуть: «Вино, вино!» — дивясь таинственной власти этого зелья над столь почтенными людьми — власти более могущественной, нежели власть здравого смысла. Клара была еще слишком молода, чтобы понять, что ее собственное непростительное поведение придавало такую магнетическую силу этому всеутешающему напитку в глазах почтенного джентльмена, обманутого в своих законных родительских ожиданиях. Почему он должен соглашаться на разлуку с бесценным портвейном и потакать прихоти капризной дочери, задумавшей совершить клятвопреступление? Он склонял это слово на все лады. Это был тяжкий, непростительный грех. Разумеется, вино по-своему окрашивало ее проступок — ведь двух-трех капель этого напитка довольно, чтобы изменить цвет воды в какой угодно чаше, — но таи или иначе, это был тяжкий грех, недостойный дочери доктора Мидлтона.

Клара была слишком юна, чтобы принять все это в соображение. Она была готова искупить свою вину любой ценой, унизиться, если нужно, лишь бы за этим последовала свобода. Покуда она была скована, она не могла рассуждать ни о чем другом. Она даже не чувствовала всей тяжести своего проступка — быть может, оттого, что Уилоби, заявляя свою претензию, не сумел тронуть ее сердце. Признавая себя виновной в непостоянстве, она успокаивала свою совесть тем, что когда-нибудь, со временем, вникнет в свою вину, покается в ней и сделает все, чтобы ее искупить. Как знать, быть может, в наказание она даже обречет себя на безбрачие! Ну, да какая это казнь!

Утром она постучалась к Летиции. Никто ей не ответил.

Когда она спустилась к завтраку, ей сообщили об отъезде мисс Дейл. Мисс Изабел и мисс Эленор опасались, не случилось ли чего у нее дома. Вернона нигде не было видно, и Клара попросила полковника наведаться в коттедж и постараться разузнать что-нибудь о Кросджее. Услужливый, как всегда, полковник взялся исполнить ее поручение; он хотел убедить ее, что тревожиться за мальчика нет оснований, и уже собрался рассказать ей все, что ему известно, но в эту минуту доктор Мидлтон подошел к дочери и увел ее в библиотеку.