Илья Митрофанов - ЦЫГАНСКОЕ СЧАСТЬЕ

"Какой дядя Витя?"

"Военный, тут жил…"

"Нету их! Уехали! - раскричалась.- И чтоб сто лет не было! Две комнаты на двоих занимали…"

"А куда уехали?" - спрашиваю.

"Не знаю и знать не желаю…"

Муж курицы на крыльцо вышел. Худой, лысый. Глядит на меня, лыбится.

"Что ты уставился на нее? - закричала хозяйка. И мне: - А ты иди, иди подобру-поздорову…" Калитку за мной закрыла и гадость вдогонку сказала. Я камень с земли подняла, хотела в нее запустить, чтоб голова ее железная пополам раскололась. Но связываться не захотелось. Не было у меня настроения связываться. Ночь на душе моей сделалась. Ругала себя. Почему я к дяде Вите не пришла раньше? Куда они уехали? Где они сейчас живут? Они добрые были. Очень добрые. Добрых людей сосчитать - пальцев на одной руке хватит. А я к ним не приходила. Тетя Нина меня кормила. Я Славика книгу читала. Я помню картинки и подписи помню. Я способная. Мне надо было учиться. А теперь - поздно. Прошло мое время. Теперь я взрослая стала. Так я считала.

Но по думке моей жизнь не сошлась. Прижимать нас стали. Раньше, как отца моего гажё забрали, нас только раз в год трогали. Милиция приходила, вели нас в Ахиллею. Бумажки давали. В доме культуры ящик красный стоял. Мы эти бумажки в ящик бросали. И нас отпускали. А теперь сильно прижали. Летом пришли опять. Переписали нас всех в тетрадку - Васо, мачеху, братьев моих и сестер. Они с нами не жили. Они уже были сами по своей воле. Бабали женился, с Терезой и Лянкой в Одессе паслись. Все равно всех переписали, Девушка русская переписывала. А с ней гажё был. В шляпе и галстуке. Важный такой.

"Чтоб первого сентября,- наказал,- как штык были в школе!"

Васо с начальником ласковый был. Умел языком из комара жеребца сделать. Поклонился начальнику:

"Мэй! Мэй! Мэй! Бирэво! Зачем цыгану школа? Цыгану воля надо".

Осерчал начальник. Девушка русская за ворота вышла, а он остался, за рубаху Васо схватил. Крепко схватил - здоровья много имел.

"Ты! Хомут безлошадный! - тихо сказал,- если будешь болтать, я тебе волю устрою… С небом в клеточку!"

Пошла я учиться. Бабали, Тереза, Лянка, Дюла, Патрина - все отбрехались. Они и без школы в золоте были. Приедут вечером к нам, в Карагмет, барана привезут, вина магазинного, костер за кузней большой разведут, всю ночь песни поют, про свою вольную жизнь хвастаются, золотом своим хвастаются. И надо мной смеются: "Ты, Сабина, большим бирэво станешь! Ты за гажё замуж пойдешь… Патив ту- кэ, Сабина! Сыяс, Сабина!" 10 И я с ними пила. А свое думала. Я думала, что я не такая, как они. Я думала, золото - это не главное.

Я стала учиться. Мне стыдно было в первые дни в школе. На меня мужчины смотрели, когда я по улице шла, а меня в первый класс посадили. Я сказала, что умею читать. Мне дали книгу. Только не Славика книгу, что я читала у тети Нины,- другую. Картинки детские и подписи детские: МАША ЕЛА КАШУ. МАМА МЫЛА МАШУ. Я прочитала и меня в пятый класс посадили. Сначала было интересно. Потом скучно стало. Так скучно - слов найти не могу. Сижу на уроке, в окно гляжу. Сижу, думаю. Зачем я сижу здесь? Читать я.умею. Где "Хлеб" написано - знаю. Где "Мясо" - учую по запаху. И арифметики мне не надо. Я Сталины и так посчитаю. Они большие Сталины были. Без дробей делились. Зачем люди учатся? Что можно узнать из книг? "Родную речь" мне дали. Я ее всю прочитала. Это не наша речь - это книжная речь. Ее учителя выдумали. Я учителей терпеть не могла. По географии Наталья Степановна нас учила. Одеколоном мазалась, ногти лаком красила. Все на меня глазами косила. Волосы мои один раз потрогала на перемене. "Чистый каштан,- говорит.- Ты их подкрашиваешь, Сабина?" - "Ага! - отвечаю.- Как на свет родилась - подкрашивать стала…" Гляжу - она губы надула: "Ты много себе позволяешь…" А что я себе позволила? Нечего мне больше делать - волосы красить. Я ей правду сказала - я такая родилась. Села за парту, а Наталья Степановна указку взяла и пошла по карте реки, моря показывать. Меня к доске вызвала. "Покажи нам, Бу- жор,- говорит,- столицу нашей Родины…"

Я стала искать, а найти не могла. Дунай нашла, а столицу найти не могу.

"Ты не там ищешь, Бужор! - Наталья Степановна говорит.- Надо выше искать…"

"Почему выше? Мы на Дунае живем. Наша столица-Ахил- лея…"

Все засмеялись. Наталья Степановна на меня в один глаз посмотрела и головой покачала:

"Не пойму. Ты - дура, Бужор? Или придуриваешься?"

Сама ты, думаю, дура лаковая. Хоть ведро одеколона на себя вылей, а молодой не станешь. Но промолчала. Она отличника к доске вызвала. Был такой у нее любимчик, Алешка Хлебников. Глист плавневой с прилизанным чубчиком. На первой парте сидел. В рот учителям заглядывал. Подошел он к доске, указку у меня выхватил и пошел тарабанить: "Столица нашей великой Родины, Союза Советских Социалистических Республик - город Москва!" - Вызубрил, подлиза слюнявый.

"Повтори, Бужор,- Наталья Степановна говорит.- А ты садись, садись, Лешенька… Ну? Повторить ты, надеюсь, сможешь?"

"Не буду я повторять,- отвечаю.- Это в "Родной речи" столица - Москва. А я в Москве не была ни разу. Для меня Ахиллея - столица!"

Весь класс - гы-гы-гы! Мне обидно стало. Всех бы убила.

"Что скалитесь? - говорю.- Кто из вас был в Москве? У кого там мать, отец, братья, сестры? Что вы "Родной речи" верите? Свою голову надо иметь! Ты,- кричу Сенчурову Мишке.- Ты на Дунае родился. И тятьку я твоего знаю. Он рыбаком в колхозе работает. А ты, молдаван васильевский? - Брынзарею Петьке кричу.- Ты в Москве был? Ты дальше виноградника никуда не ездил! Все мы на этой земле родились. Где Haiiia Ахиллея на карте? Где про нашу землю в "Родной речи" написано? Я про нашу землю сперва прочитать хочу!"

Наталья Степановна как мел белая стала. Кулаки стиснула.

"Это что ты себе позволяешь? - спрашивает.- Это же агитация против Советской власти!"

И повела меня в учительскую, к завучу.

Тоже конь с яйцами был. Его "Сухомлинским" учителя меж собой называли. А фамилия у него была Заваруха Виктор Аркадьевич. Он по черчению у нас был. Про города будущего любил рассказывать. Встанет посреди класса, глаза на лоб закатит и пошел соловьем петь:

"Дети! Вы - фаза человека новой формации! Вы все будете жить в городах будущего! Вы - наша надежда! Вы - лепестки подсолнуха! Вы тянетесь к свету знаний. Вы все равны…"

Слушаешь его и тошно становится. Как это понимать - все равны? Дети - не лепестки от подсолнуха. Из них взрослые вырастают- один вороной, второй воробьем. Каждый свою стаю ищет. Слабым будешь - заклюют. Сильным будешь - выживешь. А он - "лепестки"! Все у него равны. Мне - двойки ставил, а Лешке Хлебникову- пятерки. Тятька Лешкин на рыбзаводе начальником цеха работал. Заварухе селедку-дунайку носил. Бот тебе и "лепестки".

Словами что хочешь можно сказать. Любил говорить Заваруха. Себя самого любил. Сам был худой, как стручок от акации. Волосы из-за ушей на лысину начесывал. Цокает на каблуках по коридору, где окно, зеркало - в себя смотрелся. Меня увидит и на грудь мою глазом, как кот мартовский, жмурится. Вспоминать тошно.