Илья Митрофанов - ЦЫГАНСКОЕ СЧАСТЬЕ

Привела меня Наталья Степановна в учительскую, говорит:

"Вот, Виктор Аркадьевич! Полюбуйтесь на эту агитаторшу!"

Заваруха галстучек свой одернул, лысину спрятал под волосы и Наталье Степановне:

"Оставьте нас. Я с ней тэт на тэт поговорю".- На дверь оглянулся, впился глазами в грудь мою, аж слюни, гляжу, потекли. Начал со мной "тэт на тэт" разговаривать:

"Я тебе вот что скажу, Сабина. Ты замашки свои цыганские брось!"

Смотрю на него, лысину сквозь волосы вижу. Кожа на лысине шелушится. Он кремом ее мазал, думал, волосы гуще станут.

"А какие у меня замашки цыганские? - спрашиваю.- Я на уроке не гадаю, а вам погадать могу…"

"Ладно, ладно! Оставь эти фокусы!" - И снова на дверь оглянулся.

"Что оставь? - спрашиваю.- Что, Виктор Аркадьевич? - А сама улыбнулась и к нему ближе подсела.- Гляньте в мои глаза,- говорю.- Я вашу душу вижу. Я знаю, о чем вы думаете. Вы сладкого хотите. Правда? Вы сладкое любите…"

Он галстучек свой ослабил, задышал, как загнанный.

"Ты, ты… Как ты со мной разговариваешь?"

"Успокойся, родной, успокойся, хороший,- я отвечаю.- В глаза мне гляди. В глаза. Не стучи копытами…"

Подхватился он, как снизу подшмаленный. Губы в нитку стянул. Злой, как черт, сделался. Дай ему кнут - по глазам стеганет - город будущего сразу увидишь. "Ты! Ты! Спасибо скажи, что у меня постановление… Иначе… С глаз… Уйди с моих глаз…"

"Ухожу, мой родной. Ухожу, мой хороший…"

Выйду. Смешно мне и грустно. Люди вы люди. Как вас легко разгадать. Без географии и черчения. В кулаке он моем, этот Виктор Аркадьевич. Боится меня. Потому что я чувствую, что он хочет. Мигнуть только, разочек мигнуть…

Но не хотела я. Нет, не хотела. Не любила я их. Смеялась. Над Мензуркой тоже смеялась. Она по химии была. Ложка души в ней. Чему ты, думаю, меня научишь? А тоже учила. В класс войдет. "Берем пробирку,- говорит,- наливаем кислоты. Выливаем. Остается белый осадок…" Ой! Горе луковое, думаю. На хлеб себе этот осадок намажь, вместо масла. А то сама ты, как из пробирки, плюнуть и то жалко: чулки перекручены, кофта такая, что я на свалке лучше видала. А глянет - и в глазах кислота. Тоже к доске меня вызывала. Таблицу повесит и голосом ржавым:

"Покажи нам, Бужор, медь, серебро и золото…"

Ищу по таблице. Черта найти легче, чем золото. Оно не в таблице, а у людей на пальцах, в ушах, в сундуках.

"Не знаю я, где искать!" - говорю.

Мензурка вздохнет и на меня с обидой:

"Ты почему к занятиям не готовишься, Бужор?"

"Да зачем готовиться? - отвечаю.- Все равно это золото из таблицы в карман не положишь…"

Весь класс - гы-гы-гы! А Мензурка свое.

"Олечка! Иди покажи ей!"

Тоже была любимица у нее - Олька Елская, Фоки мясника дочка. Под партой пирожки прятала. Выйдет к доске - щеки в масле. Указку возьмет. А Мензурка ее руку - раз! - ив нужную клеточку.

"Все правильно, Олечка! Аурум - золото. Садись. Пять…"

"За что вы ей пятерку поставили? - спрашиваю.- Я все видела: вы указку ей в клетку толкнули!"

"Садись, садись, Бужор! - Мензурка мне как ни в чем не бывало.- Готовиться лучше надо…"

"Готовься сама! Может, чулки себе купишь на это золото из таблицы…"

Надулась, гляжу, как индюшка старая.

"Как ты смеешь так со мной разговаривать? Ты с учителем разговариваешь!"

"А что? Неправду сказала? Думаешь, я не знаю, почему ты пятерку Ольке поставила? Боишься, что Фока мяса тебе не оставит. И Яшке Вайсману тоже пятерки ставишь, А он без тетрадок пришел. А ставишь, ставишь! Его тятька зубы твои на ремонт взял. Открой рот! Открой! Покажи свои зубы!"

Мензурке хоть плюй в глаза - стучит пробирками, осадок сливает.

"Удивительная наглость,- сама себе шепчет.- Удивительная!"

Ну и удивляйся, думаю, на здоровье. А я пойду чистым воздухом подышу, А то от твоей кислоты голова разболелась,

Выйду во двор и к Дунаю иду. Осенью хорошо у Дуная. Осенью много печали в воздухе. Осенью душа улететь просится. Сяду под ивой у самого берега, камушки в воду бросаю. Есть захочу, на базар пойду. Много там дураков неученых обтирало прилавки: было чем поживиться. Дыню у них попрошу в долг до завтра. Сяду за церквой, ем. Вижу - идут мои сосунки-одноклассники, с сумками. Отучились, думаю. Учитесь, учитесь - дураками подохнете.

"Сабина! Дай кусок дыни!" - кричат,

"Облизнетесь!" - я им в ответ.

"Цыганка! Ворожка!"

"На куриной ножке!" - мелюзга начинала дразниться.

Догоню и, кого постарше, за волосы оттягаю, ума коленкой под зад вложу. Алешке Хлебникову под глаз фонарь подвесила. Он пожаловался. Наталья Степановна мне приказ: "Без отца в школу не приходи!" Ага! Было б сказано - забыть можно.- Спешит и падает Васо в школу идти…

"Он в командировку поехал в Чимишлию,- говорю,- шкуры овечьи у молдаваней скупать. Через полгода вернется, ваш приказ передам".

Домой приду. Неделю в школу не хожу. Сама себя на каникулы отпускала. Скучно мне было.

Одно только я любила. Когда праздники были. Это я очень любила. Новый год любила. На Новый год елка в школе была. Я никогда елки не видела. У нас ее никогда не было. А в школе была. Высокая. До потолка. И с игрушками. Сначала концерт был. Хор пел. Я в хор не ходила. Я не любила под палочку петь.

"Октябрь - наше знамя! Октябрь - наше солнце!" - пели.

Какой октябрь? Бог мой! Новый год! Елка! Эх, щявале! Кровь в мое сердце ударила! Выбежала на сцену, в ладони - хлоп! Ногой - топ!-Плечами повела. И пошла, как умела: Нани чачу, нани чачу! Со до рома ракирна-а-а! Киди ёй ман на камэла! Вавирэнца ей дживэла-а-а!11

Я хорошо спела. И мне хлопали. Все хлопали. Только грамоты не дали. Всем, кто в хоре пел,- дали. А мне - нет. Заваруха сказал, что песня моя не по программе. Ну и не надо! Я от сердца спела, а не для программы. Понравилось вам? Ну и мне радость.

Концерт кончился, танцы начались. Свет потушили в зале. Шар стеклянный под потолком крутился. Красивый шар из стекла и кусочков зеркала. И елкой пахло. Так хорошо пахло. Меня десятиклассник танцевать пригласил, Юрка Вязовский. Он меня где увидит, так и ест глазами. А мне он не нравился. Лицо прыщавое, руки потные, а глаза, как у собаки побитой. Но сам себя высоко ставил - голову вверх держал. Стихи свои читал на концерте. Я их не запомнила - длинные. Одним словом все можно было сказать: "Спасибо, партия, за Новый год". И в газету Вязовский стихи писал. В коридоре газета висела. Пришибленный он был, этот Юрка. Увидит, что нет никого, подойдет к газете и шепотом: "Поэт Юрий Вязовский. Я - поэт, Юрий Вязовский… Стихи поэта Юрия Вязовского…" И пошел шепотом свои стихи повторять. Тоже про партию: "Прошла весна, настало лето, спасибо, партия, за это…" И дальше там было: "Партия - наш рулевой! Будем мы вместе с тобой". На каждом плакате в Ахиллее такие стихи. Мозги сушить не надо - успевай переписывать…

Пригласил он меня на танец и начал на ухо шептать: "Сабина! Дивное имя, Сабина! Дитя… Дитя природы дикой…" - "Ой! Смех! Я дитя? Ты очень взрослый!" Он глаза закатил: "Это образно! Это я образно!" - И начал стихи мне свои шептать. Сперва про цыганку- молдаванку, что убирала виноград. А потом про всех цыганей, как они шумною толпою по Бессарабии кочуют.