Хосе Васконселос - Моё дерево Апельсина-лима

— Тебе нравится?

— Это самый красивый велосипед в мире.

— Подойди ближе к входу, чтобы лучше разглядеть его. Серджито был того же возраста и в том же классе, что и Тотока.

Мне было стыдно за босые ноги, потому что на нем были лакированные ботинки, белые чулки с красной резинкой. В блеске его ботинок отражалось все. Даже папины глаза стали смотреть на меня через этот блеск. Я сухо сглотнул.

— Что с тобой, Зезе? Ты какой-то странный.

— Ничего. А вблизи он еще красивее. Тебе его подарили на Рождество?

— Да.

Он сошел с велосипеда, чтобы удобнее было разговаривать, и открыл двери.

— Мне надарили много подарков. Граммофон, три костюма, куча книжек со сказками, большую коробку цветных карандашей. Коробку с играми, самолет с пропеллером. Два корабля с белым парусом…

Я склонил голову и вспомнил Ребенка Иисуса, которому нравились, как говорил Тотока, только богатые люди.

— Что с тобой, Зезé?

— Ничего.

— А тебе, много вещей подарили?

Я покачал головой, что нет, говорить я не мог.

— Как, ничего? И вправду, ничего?

— В этом году мы не праздновали дома Рождество. Папа пока еще без работы.

— Это же невозможно! Так значит, у вас не было ни каштанов, ни орехов, ни вина?..

— Только рабанада, что приготовила Диндинья и кофе. Серджито задумался.

— Зезé, если я тебя приглашу, ты согласишься? Я пытался угадать чего он хотел. Но, даже будучи голодным, не имел желания есть.

— Пойдем в дом. Мама тебя накормит. Там столько всего, столько сладостей…

Я не хотел рисковать. В эти дни меня столько раз обижали. Не раз я слышал: — «Разве тебе не сказано было не тащить в дом уличных сопляков?»

— Нет, большое спасибо.

— Хорошо. А если я попрошу маму собрать тебе пакет с каштанами и другими вещами для твоего братика, ты возьмешь его?

— Не могу. Мне нужно закончить работу. Только теперь, Серджио заметил ящик для чистки обуви, на котором я сидел.

— Но никто, же не чистит в Рождество…

— Я проходил целый день и заработал десять тостаос, и то, пять мне дали как милостыню. А мне еще надо заработать в два раза больше.

— Для чего, Зезé?

— Не могу тебе об этом рассказать. Но мне надо много.

Он улыбнулся, у него возникла благородная идея.

— Хочешь начистить мои ботинки? Я дам тебе десять тостаос.

— Нет, не могу. Я не беру с друзей.

— А если я тебе их дам, или скажем так, если я тебе одолжу десять тостаос?

— А могу я задержаться с возвратом долга?

— Как хочешь. Даже можешь вернуть мне потом шариками.

— Если так, то да.

Он засунул руку в карман и дал мне монету.

— Не переживай, мне дали много денег. Моя копилка заполнена.

Я провел рукой по рулю велосипеда.

— Он действительно прекрасный.

— Когда подрастешь и научишься ездить, я дам тебе сделать круг, да?

— Да.

Я бросился бегом, как сумасшедший, к забегаловке «Нищета и голод», тряся ящичком для чистки обуви.

Ворвался как ураган, боясь, что уже будут закрываться.

— Сеньор, у вас еще есть те дорогие сигареты?

Он достал две пачки, когда увидел на моей ладони деньги.

— Это же не для тебя, не так ли, Зезé?

Чей-то голос произнес сзади:

— Что вы говорите! Мальчик в таком возрасте!

Не оборачиваясь, он ответил:

— Вы не знаете клиентов этот типа. Они способны на все.

— Это для папы.

Я чувствовал огромную радость, вертя монеты в ладони.

— Это или это?

— Вы будете лучше знать.

— Я целый день работал, чтобы купить папе этот Рождественский подарок.

— Вот как, Зезé? А он, что тебе подарил?

— Увы, ничего. Вы же знаете, он пока еще без работы.

Он расстроился и в баре все престали говорить.

— А которые нравятся вам, если бы вы брали для себя?

— Обе красивые. Любому отцу понравится принимать такой подарок.

Заверните эту, пожалуйста. Он завернул пачку и был, какой-то странный, когда отдал мне пакет. Как будто бы он хотел мне что-то сказать, но не мог. Я отдал ему деньги и улыбнулся.

— Спасибо, Зезé.

— Счастливых вам праздников!..

Я бросился бегом домой.

Вместе с тем наступил вечер. Только на кухне была зажжена лампа. Все ушли, но папа сидел за столом, глядя на пустую стену. Лицо он держал в ладонях, опираясь локтями в стол.

— Папа.

— Что, мой сын?

В его голосе не было злости.

— Ты где был целый день?

Я показал ему ящичек для чистки обуви. Поставил его на пол и засунул руку в карман, чтобы достать мой пакетик.

— Смотри, папа, я купил тебе красивую вещь. Он усмехнулся, поняв все, чего это мне стоило.

— Тебе нравится? Это было лучшее. Он развернул пакет и вдохнул запах табака, улыбался, но ничего не говорил.

— Покури одну, папа.

Я поискал спички на кухонной плите. Зажег и приблизил к сигарете, которая была у него во рту.

Чуть отошел, чтобы видеть первую затяжку. И что-то со мною произошло. Бросил на пол потухшую спичку. Я был угнетен. Внутри меня все разрывалось. Сильная боль, угрожавшая мне весь день, стала выходить наружу.

Я посмотрел на папу, его бородатое лицо, его глаза. И только смог произнести:

— Папа… Папа…

Мой голос потонул в слезах и плаче. Он раскрыл свои руки и прижал к себе мягко:

— Не плач, сыночек. Тебе еще придется много поплакать в жизни, если будешь таким чувствительным мальчиком…

— Я не хотел, папа… Я не хотел говорить… это.

— Я знаю. Я знаю. Кроме того я не сержусь, потому что в сущности ты был прав.

Он покачал меня немного. Затем поднял мое лицо и вытер салфеткой, которая была рядом.

— Вот так-то лучше.

Я поднял свои руки и погладил его лицо. Провел мягко по его глазам, пытаясь поставить их на место, чтобы не было того большого киноэкрана. Я боялся, что если не сделаю этого, то эти глаза будут преследовать меня всю жизнь.

— Давай закончим мою сигарету.

Все еще дрожащим от волнения голосом, я сказал запинаясь:

— Ты знаешь, папа, когда захочешь меня побить, я никогда не буду против…. Можешь бить меня, и все…

— Хорошо. Хорошо, Зезé. Он поставил меня на ноги, рядом с остатками моих слез. Взял из шкафа тарелку.

— Глория оставила тебе немного фруктового салата. Я не мог глотать. Он сел и подносил к моему рту еду маленькой ложечкой.

— Теперь все прошло, не так ли сын?

Я показал головой, что да, но первые ложки, входили в мой рот с соленым вкусом. Слезы все еще продолжали катиться.

Новый дом. Новая жизнь и надежды простые, простые надежды.

Я сидел между доном Аристидесом и его помощником, на верху повозки, веселый, как и этот жаркий день. Когда повозка повернула с улицы мощенной булыжником, и въехала на Рио-Сан Пабло, стало просто чудесно, теперь она скользила мягко и приятно. Рядом прошла роскошная машина.

— Это идет машина португальца Мануэлья Валадареса.