Анри Ренье - Встречи господина де Брео

Хорошо, если бы так продолжалось во время всего пути и мне не пришлось бы вам рассказывать о гадостях, при которых я должен был присутствовать и от описания которых я бы охотно вас избавил!.. Между тем мы продолжали наш путь; дорога была неважной, и на ухабах мы валились один на другого. Рагуар пользовался случаем и щипал при этом Жюстину, которая негодовала и давала ему отпор. Вдруг весь цуг остановился, одна из лошадей у погребальных дрог упала и порвала постромку. Когда ее подняли, оказалось, что она охромела. Старший лакей объявил, что мы дотащимся до первого постоялого двора, где постараемся добыть новую лошадь.

Скоро мы добрались до деревни. В гостинице все спали, но мы принялись колотить в двери и подняли весь дом на ноги. Трактирщик показался у окна в вязаном колпаке. При виде факелов и карет он несколько смягчился. Он подумал, что имеет дело с каким-нибудь именитым путешественником, и поспешно спустился отворить нам.

Нельзя описать его остолбенения при виде нашего маскарада. Пришлось старшему лакею серьезно объяснять ему, что мы — грехи герцогини де Гриньи, которую мы сопроваждаем к месту последнего упокоения. Этот непристойный шут гороховый так задурил голову дворнику, что тот, ничего не поняв из того, что ему тут толковали, счел за лучшее низехонько раскланяться и пригласить на кухню тех, кого он учтивейшим образом называл «господами грехами».

Сами понимаете, что, как только зажгли свечи, все потребовали вина. От герцогской щедрости у всех карманы были полны звонкой монетой. Представляете себе, какой поднялся шум и гам? Собственного голоса не слышно было, и уж что делалось, глаза бы не глядели! Толстая Жюстина, сидя на коленях у Жака Рагуара, опорожняла свой стаканчик. А Люси Робин легла на стол, и ее накачивал вином Шарль Лангрю. Сами лакеи разошлись и пили за здоровье герцога. Вытащили трубки и закурили, так что дым над нами стоял облаком. Присоединились к ним и кучера и стали щелкать бичами над головами у всех. Странность общей картины усиливалась еще от мишурного блеска наших костюмов, так что случайные постояльцы гостиницы, потревоженные от сна нашим шумом, спустились, чтобы с порога залы позабавиться нежданной потехой.

Наконец меня стало мутить от вина и табачного дыма, и я вышел на двор освежиться. От освещенных окон гостиницы на землю падал беглый фантастический свет, и этот деревенский кабачок, в оконных рамах которого вырисовывались причудливые тени, напоминал преисподнюю, где мы были бы очень уместны в наших убранствах и дьявольских облачениях.

Не имея желания возвращаться в это пекло, я скрылся в одной из отпряженных карет. Там размышлял я о своей злополучной затее, но тем не менее испытывал громадное желание довести ее до конца и проводить до места упокоения гроб герцогини. Увы, сударь! Звон стаканов, разлитое вино приводили мне на память другое пиршество, более изысканное и более чувственное, и я снова увидел в полуобнаженной прелести ту, что лежала теперь меж четырех тесных досок, колыхаясь на каждом ухабе и сопровождаемая оскорбительной свитой, которою в виде издевательства после смерти снабдил ее тот, чье имя теперь выкликивалось крикливыми и хриплыми голосами.

Занималась заря, когда решили продолжать путь. Лакеи шатались и едва могли попасть в седла. Со мной в повозку на этот раз сели Люси Робин, Шарль Лангрю и Жан Гильбер — Любострастие, Зависть и Скупость. Все трое были до того пьяны, что сейчас же уснули. До конца жизни не забуду, сударь, сколь отвратителен был их сон, прерываемый икотой и рычанием. Робин была особенно мерзка. Смокшее от вина платье прилипало к худому ее телу, и вокруг закрытых глаз ясно обозначились кровавые круги. Уже совсем рассвело, и при дневном свете она казалась еще ужаснее.

Утро обещало быть превосходным. Дорога шла среди прекрасно возделанных полей и лугов, покрытых легким туманом, который с наступлением дня мало-помалу рассеялся. Мы ехали вдоль речки, текущей под ивами то ровно, то по камушкам. Я дышал здоровым и чистым воздухом. Я хотел бы выскочить из повозки, зачумленной от грязи и спертого воздуха, где Робин спала разиня рот и Лангрю с Жаном Гильбером храпели вовсю. Да, сударь, я хотел бы вырваться, пуститься бежать по траве, сбросить свою позолоченную корону и выкупаться в этой свежей и прозрачной воде. В первый раз за долгое время я вспомнил о своей флейточке, чистой и звучной, из которой я извлекал когда-то мелодичные ноты. Отчего ее не было со мною? Я бы растянулся под деревом и музыкой подражал бы журчанию вод и щебетанию птиц.

К трем-четырем часам пополудни мы должны были добраться до местности, которую в своем завещании герцогиня де Гриньи обозначила как место, где она желала, чтобы упокоилось ее тело, покрытое землей, по которой еще ребенком она бегала, играя с господином де Сераком. У Солиньяна дорога сворачивает к замку господина де Барандэна. Было уже два часа, а мы все еще не добрались до этого городка. Когда мы выехали из гостиницы, никто из кучеров и лакеев не потрудились спросить, по той ли дороге мы едем, так как от ночных возлияний голова у них была не в порядке. Расспросы отложили они до ближайшей деревни; скоро она показалась в глубине долины. Достигши, мы услышали звуки музыки и, выехав на плошадь, увидали, что жители были заняты танцами под липками при звуках волынок и тамбуринов.

Ряд наших повозок удивил несколько танцующих, а когда они увидели верховых лакеев, то посторонились, чтобы дать дорогу. Акробаты и актеры приостановили свою работу. Кто пил, не допил бутылки. Когда мы очутились посреди всего этого народа, удивление на лицах сменилось заметною радостью, и один из сельчан, казавшийся вроде ихнего старшины, вежливо раскланялся перед старшим лакеем. При взгляде на наш маскарад добрым людям пришло в голову, что мы — труппа странствующих актеров, и выборный из них пришел нас просить показать свои таланты на их деревенском празднике. Пришлось их вывести из заблуждения и признаться, что компания наша совсем не та, за что они ее принимают, и что нам не до танцев и представлений, что в большом сундуке, что едет перед нами, — не костюмы для переодевания, а тело герцогини де Гриньи, которое нужно кратчайшим путем доставить до места вечного упокоения.

Тут-то мы и узнали, что ошиблись дорогой и что нужно пересечь наискосок, если мы засветло хотим доехать до замка господин де Барандэна. Известие это в повозках было встречено с большим неудовольствием. Седоки жаловались, что они очень устали от дороги. У них пересохло в горле, а вид бутылок только возбуждает жажду. Так что дальше мы тронулись, сделав большой запас, к большому соблазну всех этих добрых людей, крестившихся, когда мы проезжали мимо них, причем у них мелькала мысль, что, быть может, мы — полоумные, которых везут в какой-нибудь сумасшедший дом и которым для удобнейшего выполнения этого намерения придумали роли, подходящие по роду их безумия.