Кальман Миксат - ИСТОРИЯ НОСТИ-МЛАДШЕГО И МАРИИ TOOT

— А что будет с толпой, которая ждет на улице и на вокзале? — спросил он, ухмыляясь — они сядут в калошу, оскорблять-то будет некого.

— Разве что мою пустую коляску.

Тоже не придется, она, правда, будет ждать перед вокзалом но мы как только приедем туда, тотчас отправим ее за вашим высокоблагородием в Рекеттеш, где вы отстали от поезда. Но ПУСТЬ вас это не беспокоит, это только трюк, чтоб отвести им глаза. В той коляске вам негоже было бы ехать. А обо всем прочем будет осведомлен господин Хомлоди.

— Теперь уже и я кое-что мерекаю, ответил Коперецкий и, оживившись, здорово хлопнул Бубеника по спине. — Ну, остолоп, теперь уже можешь втянуть свою дурью башку.

В связи с новым назначением комитат и впрямь кипел негодованием. Сторонники правительства злились потому, что нового губернатора назначили не из их среды. С незапамятных времен к ним не назначали чужаков. Даже в период провизориума [40] Провизориум. — Имеется в виду так называемый второй период абсолютистского режима в Венгрии (1861–1867). всегда находили дома какого-нибудь шельму. Надо же было именно сейчас так опозорить комитат! И кого — словацкого барона! Будто коня Калигулы прислали. Нет, хуже! Конь Калигулы хотя бы принадлежал Калигуле, а Коперецкий был даже не министерским конем, а попросту лошадкой старика Ности. Простецкие высказывания барона, анекдоты об его невежестве и сумасбродстве подавались в светских салонах, словно пикантная икра, возбуждая жажду сопротивления у тех, что ездили в колясках, запряженных четверкой. Двухлошадные господа и ремесленники принадлежали к оппозиции; им тоже не нужен был Коперецкий — но по той причине, что он ставленник правительства и зять мамелюка [41] Мамелюки — ироническое прозвище сторонников правительственной партии в венгерском парламенте. Ности, а еще потому, что его звали Израилем, что наводило на мысль о том, будто он имеет какое-то отношение к иудейскому вероисповеданию. Чиновники и различные поставщики, замешанные в авантюре с регулировкой Дика, восставали против него в уверенности, что правительство хочет руками Коперецкого разгрести эту вонючую помойную яму. Протестанты не желали его, как католика, католики же считали, что он вышиб из губернаторского седла клерикала графа Топшиха, и тоже сердились. Короче говоря, для кипения страстей нашлись тысячи причин, и комитат был похож на взбаламученное море. Все бегали, сновали, бунтовали, только семейство Ности, точно фаланга, насмерть стояло за нового губернатора. Но, может быть, волны пенятся е такой силой только на поверхности? Может быть, это просто типичные метания венгерской души, а в глубине все спокойно? Что знает глубина морская о бороздящих ее поверхность тяжелых галерах и что знает Ваг о веслах проворных лодочников, проводящих борозды по его водам?

У нас ведь популярность от непопулярности отделяется лишь тоненькой пленкой. Любой венгерский патриот состоит из двух людей. Один покуривает трубку дома на крылечке — это очень умный господин, консервативный от природы, он рассудителен и трезв, сердится на евреев, но жить без них не может, вздыхает по дням былым и с философской или чисто восточной апатией взирает на новые времена. Второй надевает на себя парадную аттилу и до хрипоты кричит на форуме или сидит, облокотившись о зеленый стол; он во всех отношениях пылкая личность: ничего не видит, не слышит и мчится, движимый своими инстинктами или новейшими лозунгами, даже урожай пшеницы ставит в зависимость от политики. Так вот эти два человека в одном легко перепутываются, но зато оба противника и мирятся друг с другом с чудесной быстротой; для этого нужен лишь небольшой внешний повод — и один сдается другому или так устает от непрерывных стычек, что, когда доходит до дела, его уже и след простыл.

О видных деятелях общественной жизни мадьяр судит тоже исходя из этой своей двойственности. Например, про печовича Антала Сечена он говорит: «Ох и умный же человек, но я не раз его одергивал». А приветствуя какого-нибудь популярного деятеля, он критически добавляет: «Он, конечно, шельма, но язык у него хорошо подвешен».

Однако нельзя не отдать должного — агитация против Коперецкого была поставлена отлично: адвокат Лиси, вожак всего этого движения, не ударил в грязь лицом (если и дальше так пойдет, он еще и депутатом станет). А всю эту комедию ему удалось развернуть так грандиозно, потому что он учредил уйму комиссий. КОМИССИЯ сопротивления выпустила множество щупальцев: манифестационную комиссию, разрушительную, комиссию кошачьего концерта, информационную комиссию, комиссию по сбору тухлых яиц, комиссию по подстрекательству, еще бесчисленные подкомиссии, самые разные по названиям и целям. Таким образом, все горожане получили почетные роли — председателей, вице-председателей, членов комитета, секретарей и писарей. Это было великолепно задумано, ибо мадьяру роль необходима. Ему нравится играть роль. Причем не он эту роль подымает, а роль подымает его. Более того, чтобы ролей было больше, учредили еще и комиссию по разработке ролей, которая заботилась и о том, как будут расставлены люди во время торжественного въезда губернатора. Через каждые двадцать — тридцать шагов вдоль улицы должен стоять бретер, который будет дразнить и подстрекать толпу, легко впадающую в безразличие. Этим бретерам комиссия по изготовлению пасквилей раздала, глумливые и подстрекательские лозунги. Комиссия по рогаткам (председатель ее — помощник присяжного поверенного Элемер Кратки) обучала учеников мастеровых стрелять из рогаток и раздала для этой цели триста рогаток, из которых предписывалось стрелять в губернаторского гусара, в коней губернатора, а «промазав», разрешалось также попасть и в самого губернатора. Удальцов с рогатками должны были установить группами по всей линии.

Особо доверенным лицам раздали тухлые яйца, — словом, все шло отлично, и торжественная встреча неминуемо должна была превратиться во всевенгерский скандал, а остальное пойдет уже само собой. Комиссия сопротивления поставила на ноги широкие слои оппозиции, а подстрекательной комиссии удалось даже вытащить овечку-другую из отары Ности. Так произошло, например, с Тамашем Вером, который в последнюю минуту отказался произносить приветственную речь. Но, увы, всегда находятся подлые люди — вице-губернатор Полтари согласился произнести ее, поэтому вся ненависть обрушилась на него (погоди, погоди, песья морда, будут еще и выборы вице-губернатора!).

Люди съехались со всего комитата, и, хотя губернатора ожидали только часам к пяти, народ сразу после обеда запрудил всю дорогу от улицы Чипке до комитатской управы. Из окон выглядывали прелестные женские головки. «Да, здесь прольется цветочный ливень, — заметил Йожеф Демецкий, глава комитатской оппозиции, — но только цветы будут падать вместе с горшками».