Кальман Миксат - ИСТОРИЯ НОСТИ-МЛАДШЕГО И МАРИИ TOOT

Ности не любил откладывать дела в долгий ящик. Он тотчас прошел в гостиную и попросил свояченицу по окончании пьесы дать ему аудиенцию на пятнадцать минут — по важному вопросу. Мали немедленно закрыла ноты и отошла от рояля.

— Зять, я к вашим услугам.

Кстати, госпожа Хомлоди, урожденная Амалия Лабихан, была сестрой почившей в бозе жены Пала Ности, Милевы Лабихан, матери Фери. Это была шустрая дама лет сорока — пятидесяти с резко выраженными монгольскими чертами лица, посреди которого, словно два раскаленных черных уголька, жарко светились крохотные раскосые глазки. (Какими же они были лет двадцать — тридцать назад!) Впрочем, она была скорее уродлива, нежели красива, у нее был плоский татарский нос, плоская грудь, очень низкий лоб, вернее, узенькая полоска вместо лба. Все диву давались, где помещается там столько ума. Ибо «песьеголовая герцогиня» слыла в комитате умницей. А знатностью, так и вовсе всех превзошла, хотя происходила из простой дворянской семьи. Но говорят, что в XIII веке предки ее были князьями осевших здесь пяти татарских деревень — Фелшё- и Алшо-Татарди, Махорна, Дренка и Воглани, — о чем, кроме их фамилии Лабихан (Лаби-хан), свидетельствовала еще и уцелевшая семейная реликвия — перстень с печатью, на которой изображены были два сцепившихся дракона. Для жителей пяти татарских деревень это кольцо значило не меньше, чем священная корона для венгров или «большая печать», для англичан, в которой, как утверждают, гораздо больше было от личности короля, чем в нем самом. Так что печатка, попавшая со временем из мужских рук в шкатулку госпожи Хомлоди (последнего Лабихана, брата госпожи Хомлоди и госпожи Ности, разорвал на охоте медведь), до сих пор является реликвией, достойной сюзерена, и если, скажем, последний отпрыск ханской семьи, пусть даже женщина, ставила во время депутатских выборов печать на приказе, предлагавшем голосовать за Пала Ности, то жители пяти деревень все, как один, вставали под флаг Ности и готовы были стоять, даже не евши, не пивши, ибо так повелела ханская печать.

Однако при всем своем уродстве «песьеголовая герцогиням была необычайно интересной особой, походка у нее была упругая, при каждом слове все мышцы лица приходили в движение, а когда она улыбалась, лицо ее светилось, словно залитые солнцем края. Все говорило, пело в ней, даже крохотные ее уши.

Когда она выслушала господина Ности, ее черные глазка, запрыгали от удовольствия.

— Охотника я знаю, а вот дичь — нет, — быстро затараторила она, потом, оглядев зал, подозвала к себе Фери, который листал какой-то альбом. — Все в порядке! Вы обратились по адресу. Дело будет сделано! А теперь позвольте мне поговорить с мальчиком. Иди, иди-ка сюда, ты, ветрогон. Правда то, что сказал твой отец?

— Смотря по тому, что он сказал.

— Что тебе захотелось жениться.

— Стало быть, отец обратился к вам за помощью, тетя Мали?

— Твой отец знает, к кому обращаться.

— А ее он назвал?

— Конечно! Ведь цели можно достигнуть только при величайшем доверии. Но и при величайшей осторожности. Ибо, запомни, так называемых неопытных девушек на свете нет, они существуют лишь до той поры, пока не влюбились. Хитра лиса, но влюбленная девушка гораздо хитрее.

— В том-то и беда, что она не влюблена. Я даже незнаком с ней.

— Это твое преимущество, значит, еще ничего не успел напортить. Я слышала, что ты видел ее сегодня впервые. Понравилась? Молодой Ности пожал плечами.

— Да ничего.

— А что я получу, если помогу тебе войти в гавань? — игриво спросила она.

— Конфет, целую гору!

— Идет. Не бойся, мы эту птичку поймаем, если только она не позарилась уже на другую приманку. Пока-то я ничего не знаю. И с нею незнакома. Они ведь люди не нашего круга и живут здесь всего лишь год или два. Я слышала кое-что про Тоотов, но мне это было ни к чему. Ты подожди день-два, пока мои соглядатаи не принесут мне камешки, которыми я выложу тебе дорогу. Ибо знай, у меня есть такие гномы, которые пролезают сквозь замочные скважины, через щели в окнах, повсюду, куда бы я их ни послала, и приносят все, что ни попрошу. Ну, не смотри так на меня, я же не колдунья какая-нибудь, а просто знаю жизнь. Вот и все. Приезжай-ка ты в воскресенье к нам в Воглань, мы составим общий план действий, только смотри до тех пор не смей с нею встречаться! Приезжай к обеду.

— Целую ручку.

Воглань была всего лишь в трех или четырех километрах от Бонтовара. Это было поместье Лабиханов, оно раскинулось на опушке каштановой рощи. После кончины Ласло Лабихана родовое поместье перешло по наследству Палу Ности и Хомлоди; Хомлоди купил у Ности его половину, две трети пашен и лугов продал в надел крестьянам, на чем здорово нажился. При этом у него осталось еще несколько хольдов [61] Хольд — венгерская мера земли, равная 0,57 гектара. земли и недурной замок, красовавшийся своими башнями и башенками в полной средневековой роскоши. Сохранился даже подъемный мост, а с воротной башни две пищали гордо взирали вниз, на просторную равнину, рассеченную пополам серебристым Диком. Чуть подальше, у подножья синеющего холма, прижимались к земле татарские деревеньки вместе с городишком Мезерне, жестяные башенки которого в солнечные дни ярко блестели и были видны издалека. В татарских деревнях, обитатели которых после возвращения Белы IV покорились ему и остались здесь жить, Мезерне именовали татарской столицей. Мезерне и вправду жил только за счет татар; для них продавались в лавках причудливые ткани, чеботари и портные шили свой товар по их вкусу, скорняки вышивали на полушубках не тюльпаны, а пеликанов. Словом, татарский торговый город Мезерне, где даже дома строились на особый лад, напоминая калмыцкие юрты или черкесские сакли, полностью применился к татарскому вкусу и к татарской моде. За Диком в воздухе плавала голубая дымка. Там уже и поезд шел, скрываясь в горах. Слева четко; вырисовывалась красная башенка с рассыпанными вокруг нее домиками — это и был Алшо-Рекеттеш, поместье Михая Тоота, за которым начинался большой лес, где было полно оленей и кабанов. Этот лес был мечтой всех охотников комитата.

Обо всем этом и рассказал гайдук, сидевший рядом с кучером, когда на следующее воскресенье четверка губернаторских коней» мчала Фери Ности в Воглань, по дороге, которая, хвала Мак Адаму [62] Мак Адам (1756–1836) — американский инженер, прославившийся изобретением экономичного и прочного состава для покрытия дорог, применяемого с некоторыми изменениями и поныне. и любовницам прежних вице-губернаторов, живших все, как одна, в этих краях, была укатанной и гладкой, словно бильярдный стол. Крапецкий кучер губернатора дороги не знал, Фери Ности тоже, потому что он с детства рос в столице, вот они и захватили с собой старого гайдука, который, когда его спрашивали, объяснял кое-что.