Кальман Миксат - ИСТОРИЯ НОСТИ-МЛАДШЕГО И МАРИИ TOOT

Вообще же он был скупоречив и воспринимал матушку-природу с особой точки зрения. Иногда он вскрикивал:

— Вот где хорошо было бы сало поджарить!

В это время они проезжали обычно мимо какой-нибудь рощицы или раскидистой груши. Чем дальше, тем прекраснее, становились окрестности, откуда ни возьмись, выскакивала вдруг речушка Капорнок — она спешила к Дику; по берегам Капорнока тянулись луга, кустарник, ивняки.

— Эх, это местечко сам господь бог создал, чтоб тут сало жарить! — с воодушевлением воскликнул старик.

Видно, ко всем краям мира он подходил с одной точки зрения: годятся или не годятся они для того, чтобы разжечь там костер и поджарить сало.

Госпожа Хомлоди приветливо встретила племянника, который почтительно преподнес ей анемоны — последние осенние цветы, которые по его приказанию собрал гайдук на опушке роскошного ельника, вполне пригодной для того, чтобы жарить там сало.

— Не говорите, что с пустыми руками приехал.

— За добро — добра и жди, — улыбнулась госпожа Хомлоди. — План готов. Но сначала пообедаем.

Фери был единственным гостем. За стол сели вместе с детьми — двумя сыновьями Хомлоди. Обоим исполнилось десять лет, — они были близнецы. Проказники даже за столом то и дело дрались друг с другом; это было их постоянным развлечением — вне дома они беспрерывно затевали потасовки с крестьянскими ребятишками. Гувернера при них не держали, зато родители приставили к ним постоянного хирурга, господина Шкультени, который все время лечил их; он и сейчас сидел между детьми в конце стола. Обычно на каждом мальчугане красовалось штук по двадцать пластырей и повязок. «Настоящая татарская кровь, — говаривала госпожа Хомлоди, — поглядите на их головы, совсем как у мопса или у Бисмарка, истинно собачьи головы. Вот увидите, какие из них выйдут солдаты, если только они не убьют друг друга, достигнув совершеннолетия, когда начнут спорить, кому положена ханская печатка».

Немало забот доставляли родителям эти мысли, но, в конце концов, они успокаивали себя одним: «Ну что ж, в крайнем случае, кинут жребий».

После обеда Хомлоди пошел вздремнуть, Лаци и Дюри отправились вместе с хирургом пострелять из рогатки в деревенских собак, а тетушка Мали подала руку Фери, и они проследовали в курительную, где и сама тетушка закурила трубку.

— Ну, так вот, Финти-Фанти, я поинтересовалась твоими делами, а ты за это примни мне табак в чубуке. А теперь слушай, я поставлю диагноз, потом пропишу рецепт.

— Милая тетушка Мали, я весь обратился в слух.

— Сведения поступили уже ко мне со всех сторон, и я знаю почти все, что нужно для начала штурма, для первых шахматных ходов. Сам Михай Тоот — честный, прямой и здравомыслящий плебей. Из-за этой своей холодной трезвости он для нас неприступный бастион, крепкая стена, и тут только голову сломишь. А вот его жена, дочь пожоньского красильщика, некая Кристина Кольбрун, женщина честолюбивая, тщеславная, только и думает, как бы вскарабкаться повыше. При всем том порядочная гусыня и дрожит над своей единственной дочкой, как, курица над цыпленком. Есть в ней немного и той самой спеси, какой отличаются выскочки. Словом, для осуществления наших замыслов она вполне подходящая особа. Это картонная стена рядом с крепким бастионом, и ее можно пробить в любой точке и когда вздумается. Да и пробивать не к чему. Она открывается любым ключом. Ну, а теперь, Фери, поговорим о «ней». Да ты же покраснел!

— Нет, нет, это я дымом поперхнулся.

— Ну, ну! Итак, что касается девицы, это приятное создание — она скромна и непосредственна. Получила хорошее образование, однако не синий чулок. Туалеты ей заказывают в Париже у Ворта, и тем не менее она не разыгрывает из себя этакую сельскую герцогиню. По всем признакам — чуть сентиментальна. Начиталась немецких романов. Непременно хочет, чтобы ее обожали ради нее самой. Впрочем, я вовсе не считаю это невозможным; она довольно хорошенькая девчушка. Правда, мне еще не довелось ее увидеть, но так говорят люди, которым я доверяю. Ну, ладно, пускай она ценит себя, но зачем требовать от людей невозможного? Ведь как-никак, а громадное состояние от нее неотделимо, и тут уж ничего не попишешь. Если у кого-нибудь красивые глаза и вместе с тем красивый лоб, так нельзя требовать от обожателя: «Люби меня только за мои глаза», — он, быть может, и сам не знает, за что любит. Красивое лицо большое подспорье красивой фигуре, так же как и красивая фигура мчится на помощь красивому лицу, а им обоим, вместе взятым, немалую подмогу оказывают туалеты от Ворта, вернее, то, что связано с ними: сундук с деньгами. Изучить эти взаимодействия все равно невозможно. Тот, кто очарован, понятия не имеет, откуда у него собрались все впечатления, из которых он и вьет сверкающий ореол вокруг обожаемого чела. Герцогская корона придает прелесть даже веснушкам, но и корона волос — тоже. От взгляда двух горящих глаз и бедность улетучивается как камфара. Словом, тут одни чудеса. Но тебе-то, стреляному воробью, к чему это объяснять?!

— Поверьте, тетушка Мали, ваши слова очень поучительны.

— Так вот, у Мари Тоот есть один пунктик, мой муж уже говорил тебе о нем. Она с опаской относится ко всем своим поклонникам, думая, что зарятся только на ее деньги. Потому и отказывает одному за другим. Говорят, отвадила уже многих, кто просил ее руки. Бесспорно, оснований у нее на это более чем достаточно; ведь сколько голодранцев-кавалеров ни есть в окрестных комитатах, все уже попытали счастья у Тоотов.

Слух о богатой невесте разошелся повсюду. И вот баричи слетаются, как мухи на мед. Это, можно сказать, их «последний заплыв» — пытаются удержать землю, которая уплывает у них из-под ног. Есть претенденты даже из Шарошского комитата. Дом у Тоотов всегда набит битком. Моя кумушка, госпожа Шайтари, рассказывает, что там с утра до вечера жарят-парят, сливки взбивают, мак толкут в ступке… Одна коляска въезжает, другая выезжает. Мамаша Тоот счастлива безмерно, папаше все это начинает надоедать, он злится иногда, а самой наследнице окончательно опротивели комплименты рыцарей, и она холодна с ними, как сосулька. Более того, сейчас, — и это понятно, — у нее развилась просто мания, что все только и охотятся за ее приданым. Так как будто обстоят дела с самой девушкой.

— Да, не больно утешительно, — заметил Фери Ности, сразу приуныв.

— А ты не вешай нос на квинту, дело хоть и обещает быть трудным, но как раз тем и интересно — меня, во всяком случае, оно потому и занимает. Видишь ли, голубя поймать не хитрое дело, бросишь ему два-три пшеничных зернышка, и он уже слетел на них. А вот застрелить его трудно, потому что летает он по-особенному. И все-таки настоящие господа не ловят его в силки, а предпочитают стрелять. Оно и трудней, и приятней.