Жюль-Амеде Барбе д'Оревильи - Те, что от дьявола

И вот сегодня волей причудливого, таинственного случая герцогиня, которой он так недолго и так издалека восхищался, вдруг вернулась в его жизнь, причем самым невероятным путем! Она занималась позорным ремеслом, и он купил ее! Он только что обладал ею. Она стала проституткой, проституткой самого низкого пошиба, потому что и у бесчестья есть своя иерархия… Великолепная герцогиня де Сьерра-Леоне, о которой он мечтал и в которую, быть может, был даже влюблен (от мечты до влюбленности в нашей душе один шаг), стала… — да может ли быть такое? — парижской гулящей девкой!!! Она только что извивалась в его объятьях, как вчера, возможно, извивалась в объятьях другого — такого же первого встречного, как он сам, — а завтра будет извиваться в объятьях третьего. Или, кто знает, возможно, уже через час! Ужасающее открытие оледенило ум и сердце де Тресиньи. Мужчина, минуту назад охваченный огнем, и таким неистовым, что ему казалось, будто вся комната вокруг него полыхает, протрезвел, оцепенел, почувствовал себя раздавленным. Уверенность, что перед ним в самом деле герцогиня де Сьерра-Леоне, не оживила его чувства, мгновенно погасшие, будто задутая свеча, ему не захотелось с еще большей жадностью приникнуть губами к огненному источнику, из которого он только что пил с такой ненасытностью. Назвав свое имя, герцогиня уничтожила куртизанку. Де Тресиньи видел перед собой только герцогиню, но — боже мой! — в каком виде! Запачканную, оскверненную, опозоренную, упавшую с высоты большей, чем Левкадская скала [145] Левкада — остров в Ионическом море; в античности было поверье, что с его скал бросались в морские волны несчастные влюбленные. , прямо в море вонючей и отвратительной грязи, выбраться из которой уже не было никакой возможности.

Он потерянно смотрел на нее, а она сидела на краешке того же канапе, что и он, сидела выпрямившись и смотрела строго и сумрачно, преобразившись из Мессалины в загадочную Агриппину [146] Випсания Агриппина Старшая (14 до н. э. — 33 н. э.) — жена Германика (15 до н. э. — 19 н. э.), полководца, племянника и приемного сына Тиберия. Агриппина обвинила Тиберия в отравлении мужа, пыталась отомстить, была сослана. . Они сидели рядом, но де Тресиньи и в голову не могло прийти прикоснуться хотя бы пальцем к той, чье великолепное сильное тело он только что ваял восхищенными руками. Он не мог прикоснуться к ней даже для того, чтобы убедиться: да, это та самая женщина, которая зажгла меня и испепелила, — я не в бреду, не во сне, не сошел с ума… Герцогиня, обнаружив себя, уничтожила девку.

— Да, — совсем тихо произнес он, услышанное так сдавило ему горло, что голос почти совсем пропал, — я вам верю, — (он больше не обращался к ней на «ты»), — потому что узнал вас. Я вас видел в Сен-Жан-де-Люз три года тому назад.

Стоило ему произнести «Сен-Жан-де-Люз», как ее лицо, ставшее невероятно мрачным после сделанного признания, чуть-чуть посветлело.

— Тогда жизнь радовала меня, — вздохнула она, поймав светлый лучик воспоминаний, — а теперь…

Лучик погас, но она не поникла головой, держа ее все так же упрямо и гордо.

— А теперь? — эхом повторил за ней де Тресиньи.

— Теперь меня радует месть, — грозно выговорила она. — И я буду мстить беспощадно, пока не умру! Я упьюсь своей местью до смерти, как испанские москиты: насосавшись крови, они умирают прямо у ранки.

Герцогиня взглянула на недоуменное лицо де Тресиньи.

— Вы ничего не понимаете, — сказала она, — я сейчас все объясню, и вы поймете. Вы знаете, кто я, но меня вы не знаете. Хотите узнать? Хотите узнать, что со мной произошло? — Она говорила с лихорадочной настойчивостью. — Я хочу рассказать это каждому, кто сюда приходит! Хочу рассказать всем на свете! Чем больше будет на мне позора, тем полнее я буду отомщена!

— Расскажите же, — попросил де Тресиньи, снедаемый любопытством, какого не испытывал еще ни разу — ни в жизни, ни в театре, ни за чтением романа. Он ожидал чего-то небывалого, неслыханного. Для него умерла даже красота этой женщины. Он смотрел на нее так, как если бы готовился участвовать во вскрытии умершей и хотел бы знать, не воскреснет ли она для него.

— Не раз я хотела рассказать свою историю, — заговорила она, помолчав, — но сюда поднимаются не за тем, чтобы слушать. Стоило мне начать, как меня прерывали или закрывали за собой дверь, — животные, насытившиеся тем, за чем приходили. Надо мной смеялись, меня оскорбляли, называя лгуньей или сумасшедшей. Мне никто не верил, но вы мне верите. Вы видели меня в Сен-Жан-де-Люз, увенчанной, будто короной, именем Сьерра-Леоне, в блеске счастья, гордости, величия, — на вершине жизни. Теперь я волочу это имя на подоле моего платья по мыслимой и немыслимой грязи, как когда-то лошадь волокла на хвосте герб обесчещенного рыцаря. Я ненавижу имя Сьерра-Леоне и ношу его только для того, чтобы позорить, потому что принадлежит оно самому знатному вельможе Испании, самому гордому из всех тех, кому позволено не снимать шляпы в присутствии его величества короля. Дон Кристобаль считает себя в десять раз знатнее, чем любой король! Что значат для герцога д’Аркос де Сьерра-Леоне самые прославленные дома и фамилии, которые властвовали над Испанией, — Транстамаре [147] Энрике, граф де Транстамаре и король Кастилии (1333–1379) — побочный сын Альфонсо XI и Леоноры де Гусман. После смерти Альфонсо его вдова Мария Португальская убила свою соперницу, и Энрике, спасаясь от нового короля Педро Жестокого, бежал во Францию, где служил под началом Дюгеклена. Одержав победу над Педро Жестоким, стал королем Кастилии. , Кастилия, Арагон, Габсбурги, Бурбоны?.. Его род гораздо древнее. Он — потомок первых готских королей [148] В VI в. в Испании возникает вестготское королевство, в VII в. его завоевывают арабы. Идея Реконкисты (отвоевания) обязана своим появлением готам, сохранившимся в Северной Испании. и через Брунгильду [149] Брунгильда (534–613) — дочь вестготского короля Атанагильда, родившаяся в Испании, жена Сигиберта, сына франкского короля Хлотаря I (Меровинга), после его смерти королева Австразии. в родстве с французскими Меровингами. Он гордится тем, что в его жилах течет только голубая кровь, которой во всех остальных старинных семействах, унижавших себя неравными браками, осталось по нескольку капель. Герцог герцогства Сьерра-Леоне и нескольких других герцогств не уронил себя браком со мной, ибо я из древнего и знатного рода, берущего свое начало в Италии, я — последняя из рода Турре-Кремата и достойна своего имени, которое означает «горящая башня», потому что горю в адском пламени. Великий инквизитор Торквемада [150] Торквемада Томас де (1420–1498) — великий инквизитор, деятель Реконкисты, беспредельно жестоко преследовавший еретиков — мавров и евреев. тоже принадлежал роду Турре-Кремата, но и он за всю свою жизнь причинил боли меньше, чем таится в моей проклятой груди… Турре-Кремата горды не меньше, чем Сьерра-Леоне. Разделившись на две ветви, обе равно знатные и славные, наш род на протяжении веков властвовал и в Италии, и в Испании. Когда в пятнадцатом веке один из Борджа стал папой Александром VI, его семейство, опьяненное успехом, поторопилось породниться со всеми королевскими домами Европы. Они объявили себя и нашей родней, но Турре-Кремата с презрением отвергли их притязания, и двое из нас поплатились жизнью за отвагу и высокомерие — говорят, Цезарь Борджа их отравил. Мой брак с герцогом был династическим. Ни с его стороны, ни с моей не предполагалось никаких чувств. Представительница дома Турре-Кремата заключила брачный союз с представителем дома Сьерра-Леоне, два знатных семейства объединили свои интересы. Что могло быть естественнее для меня, воспитанной в строгих правилах этикета старинных испанских домов, образцом которого служит Эскориал? Жесткий, всеобъемлющий этикет, он запрещал биться и сердцу, но оно оказалось сильнее тесного стального корсета. Мое сердце… полюбило дона Эштевана. До того, как я его встретила, мой брак оставался для меня серьезной и важной церемонией, каким издавна был в церемонной католической Испании, но теперь он остался таким лишь в нескольких родовитых семьях, особенно приверженных древним традициям. Герцог де Сьерра-Леоне, испанец из испанцев, не мог не дорожить стариной. Французы считают Испанию страной высокомерной, молчаливой, сумрачной и важной, таков и герцог де Сьерра-Леоне. Гордец из гордецов, он мог жить только на собственной земле и выбрал резиденцией старинный замок на границе с Португалией, не отступая и в жизни от феодальных порядков. Я жила подле него, деля с ним однообразную, лишенную всякого веселья, величавую и пышную жизнь, не видя никого, кроме духовника и своих камеристок. Более слабую душу истомила бы скука, но меня растили супругой испанского гранда, ею я и была. Исполнение религиозного долга — вот главная обязанность высокородных испанок, которую с должной тщательностью исполняла и я, ледяным бесстрастием походя на портреты прабабок, — затянутые в корсеты, в плоеных воротниках, они сурово и важно взирали со стен парадных залов замка Сьерра-Леоне. Во всем я была им под стать, безупречная, величественная супруга гранда, чью добродетель оберегает гордость надежнее, чем лев — источник. Одиночество не тяготило меня, я жила в безмятежном покое, которым веяло от горных вершин вокруг замка, и даже не подозревала, что гранитные твердыни могут обратиться в огнедышащие вулканы. Еще нерожденная, я пребывала в лимбе, и только взгляд мужчины вызвал меня к жизни и крестил огнем. Дон Эштеван, маркиз де Вашконселуш, португалец по происхождению и кузен герцога, приехал в Сьерра-Леоне. О существовании любви я знала только из мистических религиозных книг, но она упала с небес на мое сердце, как орел падает на ребенка, а тот бьется и кричит… Я тоже кричала, когда гордость нашего древнего рода возмутилась той властью, какую возымел дон Эштеван над моими чувствами. Я попросила герцога под любым предлогом и как можно скорее удалить кузена из замка… Сказала, что заметила в нем любовь ко мне, а эта неслыханная дерзость для меня оскорбительна. Дон Кристобаль ответил так же, как герцог де Гиз на предупреждение, что Генрих III убьет его. «Не осмелится…» — с высокомерной улыбкой уронил он. Нельзя пренебрегать гласом судьбы: его предупреждения имеют обыкновение свершаться. Герцог сам подтолкнул меня к дону Эштевану…