Жюль-Амеде Барбе д'Оревильи - История, которой даже имени нет

Впрочем, мадам де Фержоль не в чем было упрекнуть монаха, пусть даже вид его мало соответствовал смиренному сану: он оставался безукоризненно скромен и учтив все сорок дней, что пробыл в их доме. «Ему бы лучше стать аскетом траппистом, чем странником капуцином», — говаривала мадам де Фержоль своей дочери, когда им случалось наедине обсуждать дерзкое выражение его лица. По всеобщему мнению, суровый устав молчальников-траппистов был создан для исправления грешников, чью душу отягощали страшные преступления. Мадам де Фержоль обладала ясным умом и не утратила светской проницательности, несмотря на долгие годы строгой уединенной жизни и все христианские добродетели. Как женщина умная, она отдавала должное дару красноречия отца Рикюльфа — монаха звали Рикюльф, и это средневековое имя ему очень подходило, — но ни проповедник, ни его дар не вызывали в ней сочувствия. Еще меньше он нравился мадемуазель де Фержоль, которую грозные проповеди приводили в трепет. Обеим не пришелся по душе ни монах, ни его обличения, поэтому они не пошли к нему на исповедь, как все другие горожанки, чему те несказанно удивились. Ведь стоит появиться в приходе странствующему проповеднику, как все исповедуются у него — кто откажет себе в роскоши обратиться за помощью не к своему духовнику, привычному, как повседневные молитвы, а к отцу-страннику, необыкновенному, словно праздник. Весь пост у исповедальни отца Рикюльфа толпились жительницы городка, и мадам де Фержоль с дочерью были, пожалуй, единственными, кто у него не исповедался. Прихожанки находили это весьма странным. Но и в церкви, и дома мадам и мадемуазель де Фержоль чувствовали, что дерзкого монаха отделяет от них невидимая преграда, и не решались перейти таинственную черту. Предупреждал ли их внутренний голос, коль скоро демон Сократа обитает в каждом из нас, о том, какую роковую роль сыграет в их жизни этот человек?..

Баронесса де Фержоль родилась не здесь и не любила этих мест. Она приехала сюда издалека. Девушка родом из Нормандии вышла замуж по любви и очутилась из-за своей безумной страсти «на дне ловушки муравьиного льва», как презрительно называла она стиснутый горами городок, сравнивая его с бескрайними плодородными пажитями своего изобильного края. Вот только поймал ее не муравьиный лев, а возлюбленный, и многие годы ловушку освещал всепобеждающий свет любви. Благословенное падение на дно! Она пала, потому что полюбила. В девичестве мадам де Фержоль звалась Жаклин Мари Луиза д’Олонд; она влюбилась в барона де Фержоля, капитана провансальского пехотного полка, когда в последний год царствования Людовика XVI полк занял позицию на высоте, встав лагерем на холме Ровий-ла-Плас близ реки Дувы по соседству с городком Сен-Совёр-де-Виконт, который теперь лишили титула и называют просто Сен-Совёр-сюр-Дув, как говорят Стаффорд-он-Эйвон. На позиции закрепилось всего четыре пехотных полка под командованием генерал-лейтенанта маркиза де Ламбера, в задачу которого входило помешать высадке англичан, отражая их атаки на Котантене. Ныне не осталось в живых ни одного из очевидцев тех дней, мощная волна революции смыла след незначительных исторических событий, смыла даже воспоминание о них. Но в детстве я слышал от моей бабушки об офицерах, стоявших лагерем неподалеку от Сен-Совёра, — в ее доме их принимали радушно, а потому она их всех прекрасно знала и, как все старые люди, любила порассказать о старинных знакомцах. Разумеется, помнила и барона де Фержоля, что вскружил голову девице Жаклин д’Олонд, когда танцевал с ней на балах в лучших домах городка, населенного аристократией и богатыми торговцами, где некогда любили потанцевать. По словам бабушки, барон де Фержоль, блондин в белом мундире с небесно-голубыми выпушками, был хорош на диво. Женщины считают, что голубой цвет как нельзя лучше оттеняет золото волос. «Ничего удивительного, — говаривала бабушка, — что он ее пленил». Он и в самом деле так пленил ее, что девица согласилась наконец бежать с бароном, хотя слыла неприступной гордячкой! В те поэтичные времена еще венчались увозом, гнали на почтовых, благородно подвергались опасности и отстреливались от погони. Теперь невест не увозят. Жених и невеста безо всякой поэзии с удобством располагаются в вагоне поезда и, совершив, по выражению Бомарше, «удачнейшую шалость», возвращаются с таким же, если не с большим, удобством обратно. Так нынешняя простота нравов истребила прежние прекрасные и трогательные безумства любви. Когда в обществе, где царили (да и поныне царят) строгие правила, высокая нравственность и религиозность, доходящая порой до фанатизма, чудовищный скандал понемногу улегся, опекуны мадемуазель д’Олонд — она была сиротой — перестали чинить ей препятствия, смирившись с ее браком, и барон де Фержоль увез молодую жену к себе на родину, в Севенны.

К несчастью, барон рано умер, оставив мадам де Фержоль совсем одну на дне пропасти, которой прежде она не замечала благодаря мужу и его любви, но теперь горы сомкнулись вокруг нее и окутали черной тенью, словно еще одной траурной вуалью. Молодая вдова продолжала мужественно жить в темной котловине. Она не поднялась по крутой тропе из сырого колодца наверх, к солнцу, коль скоро ее солнце навсегда закатилось. Глубина пропасти была для несчастной вдовы сродни глубине неизбывного горя. Правда, на какое-то мгновение у нее мелькнула мысль о возвращении в Нормандию, но воспоминание о свадьбе увозом и боязнь, что там ее встретят презрением, остановили ее. Гордая дама страшилась презрения. Практичная, как все нормандки, мадам де Фержоль не предавалась мечтаниям, не склонна была к ностальгии — поэтическая сторона жизни ее не затрагивала. Поэзия была чужда твердой здравомыслящей баронессе. Но страстность натуры! Ни ясный разум, ни сильная воля мадам де Фержоль не могли обуздать ее. Ее натура проявилась вполне, когда она убежала с возлюбленным. Вся ее страсть сосредоточилась на муже, а после его смерти обратилась на религию и обернулась настоящим фанатизмом — мадам де Фержоль сделалась «верной дочерью Церкви», как говорил ее духовник. Она погребла себя в скорбном городе, поскольку ей было безразлично — жить или умереть. Темные горы нависали над городом, черная фигура вырисовывалась на их фоне. Мрачный портрет в темной раме. Баронесса де Фержоль была высокой худой брюнеткой лет сорока с небольшим. Казалось, в глубине ее души под пеплом затаилось пламя и его отблеск озаряет суровые черты. Дамы говорили, что прежде она была красива. «Но ей всегда недоставало обаяния», — добавляли они со свойственным всем женщинам удовольствием подметить какой-нибудь изъян. В действительности ей отказывали в обаянии лишь потому, что хотели умалить ее исключительную красоту. Мадам де Фержоль похоронила красоту вместе с бесконечно любимым мужем и нисколько не сожалела о ней: она желала нравиться ему одному. Его глаза были единственным зеркалом, отразившим ее великолепие. Когда мадам де Фержоль потеряла возлюбленного и жизнь для нее утратила смысл, она горячо полюбила дочь, но страстные люди зачастую преувеличенно стыдливы. Прежде стыд не давал ей выразить мужу всю глубину своих бурных, неистовых чувств, тем более она таила их от Ластени, любимой не как родное детище, а как память об усопшем: женская любовь заглушила в ее сердце материнскую. Баронесса помимо воли, сама того не замечая, обращалась с дочерью так же сурово и властно, как обращалась со всеми, и дочь, подобно всем другим, покорялась ей. С первого взгляда на мадам де Фержоль становилось ясно, отчего ее почитали, но не любили. Никому не внушала нежности величавая деспотичная матрона с высокой грудью, гордой осанкой, строгим профилем и густыми пышными волосами, чью черноту подчеркивали грубые мазки седины у висков, — безжалостной седины, что когтями впилась в блестящие эбеновые пряди, придавая лицу жесткое, почти жестокое выражение. Заурядные люди страшатся всего незаурядного, им ее облик внушал ужас; только поэта и художника изможденное лицо вдовы привело бы в восхищение; они увидели бы в ней воплощение матери Спартака или Кориолана [15] Спартак — вождь крупнейшего восстания рабов в Риме (74–71 до н. э.), погиб в 71 г. до н. э. в Апулии. Кориолан Гней Марций — легендарный полководец и герой древнеримской истории; согласно преданию, завоевал в 493 г. до н. э. город Кориолы, за что и получил свое прозвище. . Однако решительную трагическую героиню, рожденную укрощать восстания и вдохновлять сыновей на подвиги во славу их отца, глупая злая судьба заставила стать наставницей и опорой слабой невинной девочки.