Дин Лин - Солнце над рекой Сангань

— Отцы! Старики!

В ответ раздался смех.

— Тише! — послышался окрик.

— Мы собрались здесь сегодня поговорить о земельной реформе, о том, как ее проводить, — продолжал Чэн Жэнь. — Понятно? Хорошо ли всем слышно?

— Понятно! — ответили все хором.

Красноносый старик У, тот самый, что созывал на собрание гонгом, очутился у самого стола и, вытянув шею, громко заговорил:

— А что тут понимать? Отобрать землю у помещиков да разделить между крестьянами, чтобы у каждого было свое поле, чтобы не кормиться больше землепашцу у эксплуататоров да предателей.

Он посмотрел на Вэнь Цая и продолжал, размахивая руками:

— С одной семьей, с помещиком Сюй Юу, мы свели счеты еще в прошлом году. Все его добро: землю, дома, скот и зерно, восемьсот дань с лишним — поделили между бедняками. И этот вот двор, на котором мы сейчас собрались, тоже его. Так вот, товарищ, как ты полагаешь — правильно ли мы его отреформировали?

— Кто там болтает и самочинно лезет вперед? Пусть сами товарищи объяснят! — закричали из задних рядов.

— Я сказал немного. А нельзя говорить — и не надо, — виновато улыбнулся старик, глядя на Вэнь Цая.

— В земельной реформе много пунктов. Сегодня мы в них разберемся. Попросим товарища Вэнь Цая нам все рассказать, — вмешался Чэн Жэнь и, повернувшись к Вэнь Цаю, первый примялся аплодировать.

— Вот это правильно! — дружно подхватили остальные.

Вэнь Цай поднялся, по двору пронесся шепот, теснясь и толкаясь, все пододвинулись к нему.

— Земляки! Сегодня мы с вами встречаемся впервые, — громко и внятно начал Вэнь Цай, — и возможно… — Вэнь Цай подумал, что слово «возможно» не народное, и попытался было заменить другим, но не сумел подобрать и снова повторил: — возможно, у вас еще такое чувство, что мы мало знакомы… да, мало знакомы… Но ведь солдаты Восьмой армии и народ — одна семья, мы скоро привыкнем друг к другу. Не так ли?

— Так! — ответили из толпы.

— Сейчас мы начинаем проводить земельную реформу. Что это значит? Это значит, что мы хотим провести в жизнь лозунг «Каждому пахарю свое поле», то есть каждый землепашец будет теперь иметь свою землю, а тот, кто сам не работает на земле, не будет ею владеть.

Поднялся шепот. Чэн Жэнь бросил в толпу:

— Прекратить разговоры!

И Вэнь Цай приступил к докладу о необходимости земельной реформы. Начал он издалека: с истоков истории человечества, с вопроса о том, какие силы создают историю; затем, доказывая своевременность земельной реформы, перешел к анализу международного и внутреннего положения. Сперва он очень следил за собой, стараясь говорить доступным для собрания языком, хотя вводил и новейшие политические термины, на усвоение которых потратил немало времени; вместе с тем он красиво округлял фразы, как того требовали правила риторики. Однако все это не принесло ожидаемых результатов: его ораторского искусства никто не оценил, а попытки вставлять народные выражения прошли незамеченными.

Наконец он добрался до основного вопроса: повторив несколько раз, что у крестьянских масс один путь — земельная реформа, он стал пункт за пунктом объяснять собранию положение о реформе. Пунктов было много: первый, второй, пятый, и снова первый. Вэнь Цай запутался, потерял главную мысль, стал вдаваться в ненужные, утомительные подробности.

Вначале его слушали очень внимательно. Ведь крестьяне ждали кратких, толковых пояснений. Им было понятно, когда речь шла о земле, о повинностях, о расчетах с помещиком. Но к этапам исторического развития они не проявили никакого интереса, ибо не связывали их со своей жизнью. Больше половины речи Вэнь Цая осталась непонятой.

— Как говорит-то! Видно, что образованный! — удивлялись слушатели.

Постепенно всех стала одолевать усталость. От тяжелой работы днем и сильного волнения вечером веки словно наливались свинцом, а потом и вовсе опускались. С большим трудом раскрывались глаза, когда сосед толкал локтем в бок. Крестьяне один за другим выбирались из толпы, усаживались где-нибудь в сторонке и засыпали с полуоткрытым ртом, упираясь локтями в колени.

Записка Ян Ляна не помогла. Вэнь Цай скомкал ее и сунул в карман брюк.

Матери Гу Чан-шэна надоело слушать, она давно уже ушла бы, но ее не пускала жена пастуха. Но вот на руках у одной женщины заплакал ребенок. Она направилась к выходу, за ней стала пробираться и старуха.

— Кому охота, тот пусть и сидит, — ворчала мать Гу Чан-шэна, — а неволить нельзя. Мне, старухе, больше невмоготу. Я вся насквозь промокла от росы, еще заболеешь тут! А ведь моего Чан-шэна нет дома…

— Вот надоедливая старуха! Кто тебя звал? Сама напросилась! Ну, иди, иди! Все равно, у ворот стоят ополченцы, — сурово сказала ей Дун Гуй-хуа.

— Ай-яй-яй, какая сердитая! Председательница, так и нос задираешь! Боюсь я тебя! Я ведь не из помещиков-предателей.

От скуки и усталости многие стали прислушиваться к перебранке между женщинами и даже поднимались на цыпочки, чтобы разглядеть старуху.

— Кто там шумит? Вот я вам покажу! — крикнул один из ополченцев.

В ответ поднялся шум, он становился все громче, наконец, крики слились в один общий гул, заглушая голос оратора. Вэнь Цай замолчал, с возмущением оглядывая беспокойных слушателей.

— Тише! Перестаньте шуметь! — надрывался кто-то из-за спины Вэнь Цая.

Но тут закричал сразу весь двор. Обеих женщин, наконец, выпустили, но с улицы еще долго доносилось ворчание сварливой старухи.

Чтобы восстановить порядок, взял слово Чжан Юй-минь:

— Необходимо довести собрание до конца и внимательно выслушать речь товарища Вэня. Если что останется непонятным, мы соберемся завтра еще раз. Ведь мы же Крестьянский союз, нам следует ясно представить себе, что такое передел земли, это — наше кровное дело. Не так ли? Давайте же спокойно дослушаем Вэнь Цая!

Крестьяне стали возвращаться на свои места. Правда, кое-кто так и остался в стороне, усевшись на ступеньку или прислонившись к столбу. Собрание продолжалось.

Командиру народного ополчения Чжан Чжэн-го не сиделось на месте. Он плохо понимал Вэнь Цая и решил пойти проверить посты. Когда он вернулся, Вэнь Цай все еще говорил. Чжан Чжэн-го взобрался на крышу, где тоже расположился патруль.

Здесь было прохладно, легкий ветерок продувал одежду. Все было залито лунным светом. Над плодовыми садами, с трех сторон окружавшими деревню, разлилось белое сияние. Где-то там, вдали, скрывалась река Сангань. Кое-где среди деревьев клубился дымок, он не поднимался вверх, а стелился понизу, легкий и прозрачный в свете луны. Сторожа в садах жгли полынь, чтобы отогнать комаров. На небе мерцали звезды. Бледной полосой выделялся Млечный Путь. Большая Медведица опускалась к горизонту. Неподалеку заревел осел.