Дин Лин - Солнце над рекой Сангань

Осенью прошлого года один из сыновей Гу Юна ушел в армию.

«Раз Япония капитулировала, — рассуждал старик, — сын прослужит недолго. Как-нибудь обойдемся без него. Ведь двое остались дома. Раз уговаривают — пусть идет».

Воинская часть сына стояла в уездном городе Чжолу, письма от него приходили часто, боев не было, и тревожиться о нем не приходилось.

Весной и Цянь Вэнь-гуй отдал сына в армию. Жена Цянь И не хотела отпускать его; Гу Юн хоть и жалел дочь, однако не посмел перечить Цянь Вэнь-гую. А тот радовался и говорил Гу: «Нынче в мире все пошло по-новому. Нам же лучше, если в Восьмой армии у нас будут свои люди. Ведь мы теперь — «семьи фронтовиков»!

Когда в Теплых Водах появилась телега Ху Тая на резиновых шинах, у деревенских сплетников прибавилось заботы: откуда у дяди Гу такая великолепная телега?

Их деревня была расположена у подножья самых гор, вдали от оживленных дорог, поэтому ни у них, ни в окрестных деревнях не нашлось бы такой красивой, большой телеги. Правда, у помещика Ли были две отличные двуколки, но года два назад он одну сбыл соседу — помещику Цзян Ши-жуну, а другую совсем недавно продал кооперативу.

Любопытные отправились на разведки. Оказалось, что все обстоит довольно просто: старый Ху Тай заболел, телега стояла у него без дела, и он на несколько дней уступил ее Гу Юну. Вот и все. Гу Юн на другое же утро в самом деле отправился в Нижние Сады и возил оттуда уголь на новой телеге несколько дней подряд. Все поверили объяснению Гу Юна и перестали допытываться. Только один Цянь Вэнь-гуй отнесся к нему недоверчиво. Последние годы односельчане Цянь Вэнь-гуя не раз спрашивали себя с удивлением, кто же он такой? Все хорошо знали его родного брата, Цянь Вэнь-фу, у которого было всего два му огородной земли, все помнили его отца, и все-таки Цянь Вэнь-гуй казался им не крестьянином, а таинственным, словно свалившимся с неба, богачом.

Цянь Вэнь-гуй проучился только два года в домашней школе, но сумел перенять все повадки человека «образованного». Он с детства любил шататься по пристаням, бывал в Калгане и даже в Пекине, откуда вернулся в меховой шубе и меховой шапке. Усы он отпустил, когда ему еще не было тридцати лет [3] По старому обычаю, китайцы отпускали усы только после свадьбы сына или дочери. — Прим. перев. . Он дружил со всеми начальниками волостей, называл их «братьями», перезнакомился и с уездными властями, а с приходом японцев получил доступ и в более высокие круги. Как-то само собой получилось, что никто в деревне не смел его ослушаться. Это он решал, кого назначить старостой, кого обложить денежным налогом, кого отправить на трудовую повинность. Он не был ни чиновником, ни старостой, ни вообще каким-либо должностным лицом, не вел торговли, и однако все заискивали перед ним, носили ему подарки и деньги. Все деревенские власти в Теплых Водах были марионетками, которых дергал за веревочки Цянь Вэнь-гуй. Крестьяне называли его Чжугэ Ляном [4] Известный своей хитростью стратег III века. — Прим. перев. , «господином с веером из гусиного пуха».

В семье человека, обладавшего такой силой, разумеется, жили по-городскому. В доме всегда было вино, душистый чай, ели только пшеничную муку и рис. Лепешки из кукурузы или гаоляна не подавались к столу годами. Все женщины носили модные платья.

Но теперь, когда японские дьяволы удрали и пришла Восьмая армия, наступили другие времена: коммунисты установили свои порядки. Повсюду стали расправляться с врагами народа, рассчитываться с помещиками.

В прошлом году в деревне началась борьба против Сюй Юу, начальника волости. Но он сбежал в Пекин, а его семья уехала в Калган. Имущество их было конфисковано. Весной заставили уплатить сто даней [5] Один дань — 103 литра. — Прим. перев. пшена другого помещика — Хоу Дянь-куя.

А Цянь Вэнь-гуй все еще жил в своем доме, бездельничал, покуривал сигареты, обмахивался веером. Сын его ушел в Восьмую армию, в зятья он выбрал себе милиционера, среди деревенских руководителей у него тоже завелись друзья. Разве кто-нибудь осмелился бы тронуть хоть волосок на его голове?

При встрече с ним крестьяне произносили с улыбкой обычное приветствие «Обедали, дядя Цянь?», но старались не попадаться ему на глаза в недобрую минуту: того и гляди, шепнет, где нужно, несколько слов, придет беда — и не узнаешь откуда. За спиной же его честили кровопийцей, да еще самым зловредным из всех восьми помещиков в деревне.

Когда Цянь Вэнь-гуй услышал, что Гу Юн взял телегу у Ху Тая, он посмеялся в душе: «Честный старик, а тут соврал! Будь Ху Тай болен, разве он отпустил бы сноху к родным в дни уборки чеснока? У Ху Тая, наверное, под чесноком четыре или пять му, а ведь его вяжут только женщины из своей семьи. Без снохи им не управиться. Что-то тут не так». Додумавшись до этого, Цянь Вэнь-гуй решил разобраться во всем до конца. Он никогда не успокаивался, пока для него что-то оставалось неясным.

За завтраком он внимательно наблюдал за своей младшей снохой, дочерью Гу Юна. Она быстро расставила кушанья на маленьком столике посреди кана [6] Кан — широкое, обогреваемое от кухонного очага возвышение в домах в Северном Китае, служащее постелью и диваном. — Прим. перев. и заторопилась было обратно на кухню: она боялась свекра. Но Цянь Вэнь-гуй задержал ее:

— Побывала уже у своих?

— Нет, — ответила она, поглядывая на него с опаской.

Свекор посмотрел на ее блестящие черные волосы.

— Твоя сестра приехала.

— Еще вчера, вместе с отцом! Говорят, разодета, вся в пестром! Да, Балицяо — большое село, там женщины знают толк в нарядах! — вставила жена Цянь Вэнь-гуя, только что взявшаяся за палочки. Она была женщина не старая, лет пятидесяти. У нее уже не хватало двух передних зубов, но свои фальшивые волосы она всегда украшала свежим цветком.

Свекор уставился на руку снохи с серебряным браслетом на запястье. Смущенная его упорным взглядом, она примялась теребить край кофты из белоснежной ткани, и длинный рукав закрыл ее дочерна загорелую кисть. Пока свекор наливал себе вина, она снова попыталась уйти, но он опять остановил ее:

— Поешь и сходи домой, порасспроси сестру, какой у них там урожай.

Дочь Гу Юна побежала на кухню, где завтракала старшая сноха с сыном. Хэйни, племянница Цянь Вэнь-гуя, кипятила воду для чая.

— Хэйни! — громко и весело крикнула дочь Гу Юна.

Все уставились на нее, а Хэйни, блеснув большими черными глазами, рассмеялась.

— Ты что кричишь? С ума сошла?

Та хотела было поделиться своей радостью, но тут свекор кликнул племянницу. Хэйни поспешно налила кипятку в чайник, поставила его на маленький поднос, захватила две чашки и побежала на зов. Дочь Гу Юна вышла за ней во двор и залюбовалась олеандрами [7] Олеандры сажают в каждом дворе, так как, по поверью, они отгоняют злое наваждение. — Прим. перев. , гранатовыми деревьями и бабочкой, порхавшей между их огненно-красными цветами.