Пэрл Бак - Сыновья

И увидев ее улыбку, он входил в свой дом довольный и уже не чувствовал себя одиноким, — у него была своя семья: жены и дети.

Ван Тигр никогда не забывал, что ему следует расширять владения и укреплять свою власть ради сына, часто это себе повторял и обдумывал, как это сделать: не лучше ли втереться в самом конце какой-нибудь общей войны и одержать победу или продвинуться к югу от своей реки и захватить соседнюю область, а то и две в голодный год, когда от наводнения или засухи людям приходится туго. Однако случилось так, что большой войны не было уже несколько лет, в столице страны один слабый и неспособный правитель сменялся другим таким же, и если не было прочного мира, то не было и больших вспышек войны, и время было не такое, чтобы какому-нибудь военачальнику можно было выступить слишком смело и открыто.

Во-вторых, Вану Тигру казалось, что он уже не может вкладывать всю свою душу в честолюбивые помыслы о власти, ему нужно было думать о будущем своего сына и воспитывать его, а кроме того, были и другие дела — войско и управление областью, потому что место старого правителя так и осталось незанятым. Один или два раза Вану Тигру называли имя кандидата, но он всегда отказывал сразу, потому что ему больше подходило оставаться одному, а теперь, когда сын его вырос из пеленок, Ван Тигр думал иногда, что если б государство могло подождать еще несколько лет, хорошо было бы ему самому стать гражданским правителем, когда он состарится и не сможет быть военачальником, а сын занял бы тогда его место во главе армии. Однако он держал этот план про себя, потому что объявлять о нем было еще не время; и в самом деле, мальчику было еще только шесть лет. Но Вану Тигру до того не терпелось увидеть его взрослым, что хотя иногда годы летели быстро, бывало время, когда ему казалось, что они совсем не идут; и, глядя на сына, он видел в нем не маленького мальчика, каким он был, а юношу, молодого воина, каким он хотел его видеть, и, сам того не замечая, он разными способами старался ускорить рост ребенка.

Когда сыну его было только шесть лет, Ван Тигр взял его от матери с женских дворов и перевел на свои дворы, чтобы сын жил вместе с ним. Это сделано было для того, чтобы мальчик не изнежился от женской ласки, болтовни и повадок, а частью еще и потому, что ему самому хотелось всегда быть в обществе мальчика. Сначала мальчик робел и терялся при отце и бродил по дворам с испуганным выражением глаз, а когда Ван Тигр, сделав над собой усилие, протягивал руку, чтобы привлечь к себе мальчика, ребенок отступал, весь съежившись, и едва выносил прикосновение отца. И Ван Тигр, чувствуя его страх, рвался душой к ребенку, но безмолвствовал, так как не знал, что сказать, и мог только опять отпустить мальчика. Сначала Ван Тигр хотел раз навсегда отделить жизнь мальчика от матери и от жизни всех других женщин, потому что ему прислуживали только солдаты, но скоро стало видно, что такого полного разрыва не может вынести сердце ребенка. Мальчик совсем не жаловался: он был тихий и серьезный ребенок, терпеливо переносил все, что должно, но никогда не веселился. Он садился рядом с отцом, когда отец этого требовал, и послушно вставал, как только отец входил в комнату, читал книги с учителем, который приходил к нему каждый день, но никогда не говорил больше того, что следовало.

Однажды вечером Ван Тигр пристально смотрел, как он ужинает, и мальчик, почувствовав пристальный взгляд отца, низко наклонился над миской и сделал вид, что ест, но глотать не мог. Тогда Ван Тигр рассердился, потому что и в самом деле он сделал для этого своего ребенка все, что только можно было придумать, и даже в этот самый день он брал мальчика с собой на смотр войска, и посадил его перед собой на седло, и сердце Вана Тигра переполнилось радостью, когда солдаты приветствовали криками маленького генерала, как они его называли. А мальчик, робко улыбаясь, сейчас же отвернулся в сторону, но Ван Тигр сказал ему:

— Держи голову выше, — это твои люди, твои солдаты, мой сын! Когда-нибудь ты поведешь их на войну!

Тогда мальчик немного приподнял голову, но щеки его горели яркой краской, и, наклонившись, Ван Тигр увидел, что он смотрит вовсе не на солдат, а куда-то далеко, в другую сторону площади, где маршировало войско, и когда Ван Тигр спросил его, что он там видит, ребенок поднял палец и, указав на загорелого голого мальчика на ближнем поле, который лежал на спине буйвола, глядя на марширующих солдат, сказал:

— Я хотел бы быть вот этим мальчиком и лежать на спине буйвола.

Вану Тигру не понравилось такое простое и низменное желание, и он строго ответил:

— Ну, а я думаю, что мой сын мог бы пожелать чего-нибудь получше, чем быть пастухом!

И он резко приказал мальчику смотреть, как марширует и делает поворот войско, как солдаты поднимают ружья кверху, бросаясь в атаку, и мальчик послушно сделал так, как велел ему отец, и больше не смотрел на маленькое стадо.

Но Ван Тигр весь день не мог успокоиться из-за такого желания своего сына, и теперь, посмотрев на ребенка, увидел, что он клонит голову все ниже и ниже и не может проглотить ни куска, потому что плачет. Тогда Вана Тигра охватил страх, не заболел ли чем-нибудь его сын, и, встав с места, он подбежал к ребенку, схватил его за руку и крикнул:

— Что с тобой? У тебя лихорадка?

Но рука у мальчика была холодная и влажная; он мотал головой и долго не отвечал ни слова, хотя Ван Тигр принуждал его и наконец позвал на помощь человека с заячьей губой. К тому времени, как пришел верный человек, Вана Тигра до того истерзали тревога, страх и даже гнев оттого, что ребенок упрямился, что он крикнул:

— Уведи этого дурака и посмотри, что с ним!

Теперь мальчик отчаянно рыдал, положив голову на руки и пряча лицо, а Ван Тигр сидел мрачный и сам чуть не плакал; лицо его кривилось, и он дергал себя за бороду. Верный человек взял ребенка на руки и унес его куда-то, и Ван Тигр дожидался, терзаясь и глядя на нетронутую чашку мальчика. Когда Заячья Губа вернулся без ребенка, Ван Тигр заревел на него:

— Говори же, не скрывай от меня ничего!

И человек ответил нерешительно:

— Он ничем не болен, а только не может есть, когда он один. До сих пор он никогда не жил один, без других детей, он тоскует по матери и по сестре.

— Но в его годы нельзя все играть и праздно проводить время вместе с женщинами, — сказал Ван Тигр, начиная выходить из себя, и рванул себя за бороду, резко поворачиваясь на стуле.

— Да, — спокойно отвечал тот, зная нрав своего господина, — но ему можно было бы иногда навещать свою мать, или сестра могла бы приходить к нему играть с ним, — ведь оба они еще дети, и тогда мальчик легче перенесет разлуку, а не то он может и заболеть.