Ян Добрачинский - Тень Отца

— Приветствую тебя, царь, — Эвриклез не встал перед Иродом на колени, а приветствовал его так, как это делали солдаты — поднятием руки. — Я жду твоих приказов.

— Слушай, — Ирод положил руку на доспехи спартанца, на которых, к большому неудовольствию иудеев, была изображена голова с искаженным лицом и с волосами в виде змей. — Немедленно отправь сотню людей в Вифлеем. Там скрывают ребенка. Этот, — царь пнул ногой лежащего шпиона, — покажет тебе место. Пусть они убьют ребенка, а его тело привезут мне. Понял? Но прежде чем они это сделают, пусть окружат город. Никого не выпускать! Этот подлый род укрывал младенца и вступил в заговор с парфянами. Они могут попытаться снова его спрятать. Поэтому для уверенности убей всех мальчиков! Сколько лет этому ребенку? — царь снова пнул шпиона.

— Год, господин. Может быть, больше.

— Значит, всех мальчиков до двух лет. Все сходится. Они говорили, что видели звезду в то время. Всех! Чтобы ни один не ушел! Пусть весь род заплатит за измену! Мерзавцы! Я оставил их в покое, потому что они прикидывались простыми амхаарцами. А они устроили заговор! Они должны быть наказаны. Всех мальчиков! Понял?

— Будет так, как ты приказал, царь, — ответил спартанец. — Я сам прослежу за этим.

— Нет, отправь своих людей, а сам останься. Ты нужен мне здесь. — Свирепый взгляд царя обежал стоявших полукругом придворных. — Это все взаимосвязано, — он перечислял с жестокой медлительностью, — заговор моего сына, приезд этих парфян, ребенок… Теперь мне все ясно. При дворе полно тех, кто приложил руку к этим заговорам. Я знал об этом, однако ждал… Смотрел, как они будут действовать дальше. Они вновь решили попытаться… Опять хотели меня обмануть!

Ирод внезапно протянул руку и, указав на Боаргаса, рявкнул:

— Пытать его!

— О, господин! — толстый евнух бросился к ногам царя. — Это не я! Не я! Я скажу, кто…

— Пытать! Он расскажет все, что знает. Этого тоже взять! И этого! И этого!

Смуглый палец продолжал тыкать в толпу придворных. Тот, на кого он указывал, падал ниц и умолял о пощаде. Но уже вбегали греческие солдаты и выволакивали перечисленных людей из комнаты. Те же, на которых палец Ирода не указал, неподвижно стояли со стеклянными взглядами, не смея ни посмотреть царю в глаза, ни шелохнуться…

— И этого…

Поначалу палец двигался быстро, словно язык, высовывающийся из пасти змеи. Теперь он шевелился все медленнее. Ирод, казалось, пребывал в упоении от того ужаса, который он вызвал среди своих придворных. Он стал задумываться, долго глядя человеку в глаза, прежде чем указать на него пальцем.

И вот он посмотрел на двух мальчиков–эфебов, которые были при нем, когда он сидел в ванне. Старший из них держал флейту, на которой играл царю. Он был необычайно красив, звали его Карус. Он был сыном сирийской невольницы. Царь, заметив его однажды, забрал его у матери и сделал первым в гареме своих мальчиков. Его не смущало то, что он сам мог быть отцом Каруса. Ирод был горд красотою своего эфеба, хвалился им. Он не обращал внимания на донесения шпионов, что Карус принимает подарки от Боаргаса, о связях которого с Антипатром и Ферором он знал от Саломеи. Однако в этот момент гнев велел ему забыть о своем расположении к нему. Ирод чувствовал, что все его ненавидят, и сам ненавидел всех. Он никому не доверял. Царь всматривался в лицо мальчика. Но тот лишь улыбался, даже не подозревая об опасности. Он был уверен, что страдающий недугами царь всегда будет желать его ласк. Однако эта уверенность вылилась в неожиданный результат: смуглый палец Ирода, похожий на острие летящей стрелы, как будто выстрелил в сторону мальчика.

— И его! — сказал царь.

8

Не так просто было добраться до Аскалона. У Мириам была повреждена нога. Три дня они провели в пересохшем русле горной реки, ожидая, пока нога Мириам перестанет болеть. Оставив Мириам с Иисусом одних в пустынном месте, Иосиф с огромной тревогой отправился в ближайшую деревню, чтобы купить еды.

В тесной пещере, где они нашли укрытие, Иосиф отсоединил одно из звеньев цепи, подаренной Бальтазаром, и разбил его на пластинки, чтобы расплачиваться ими за еду. Денег у них не было; но Иосиф боялся ненароком выдать, что обладает ценной цепью.

За небольшой кусочек золота ему удалось купить еды. Он осторожно спросил крестьян, не слышали ли они, чтобы царские солдаты кого‑то искали. Но земледельцы, занятые лишь своим трудом, ни о каких поисках не слышали.

Наконец, Мириам почувствовала, что нога болит меньше, и можно было двигаться дальше. Ночью по бездорожью Иосиф повел своих родных к Ашкелону, который греки называли Аскалоном.

Родной город Ирода, лежащий на берегу Великого моря*, был окружен особой заботой царя. Ирод приказал построить в городе многочисленные сооружения, среди которых были великолепные термы и огромный стадион, окруженный целым лесом скульптур. Он также пожелал достроить и сделать еще более красивым храм покровительницы города, богини Афродиты, почитаемой греками и сирийцами. Для себя он построил дворец, в котором останавливался по крайней мере раз в год, как правило, в дни празднования в честь Афродиты. Тогда ей приносились богатые дары от его имени.

Из‑за культа Афродиты Аскалон был презираем во всей Иудее. Большинство жителей города составляли греки и сирийцы, но были и иудеи. Бразды правления находились в руках греков; они даже имели признанное царем самоуправление. Иудеи, за исключением богатых купцов, проживали в собственном районе. Там селились в основном бедные ремесленники. Здесь, в Аскалоне, жил знакомый Иосифа, ткач Аттай, которому он когда‑то помог и который, по собственному признанию, хотел его отблагодарить. Иосиф не видел Аттая несколько лет, но был уверен, что тот предоставит им убежище. Когда Иосиф оказался в иудейском районе, прохожие сразу же указали бедный домик Аттая. Это была темная, душная и пыльная лачуга. Аттай ютился там вместе со своей женой и девятью детьми, оборванными и голодными. В доме царила нищета. Аттай был болен: он кашлял и его лихорадило. Он не мог много работать. Детям приходилось попрошайничать.

Несмотря на нужду Аттай сразу же принял Иосифа, но не мог ему ничего предложить, кроме темного угла в грязной избе. Скорбно разведя руками, он сказал:

— Ты сам видишь, как я живу. Я бы ничего не пожалел для тебя и твоей семьи, но у меня самого ничего нет. Болезнь сидит вот здесь — он прижал руку к груди — и не дает работать. У меня, правда, есть заказы на корабельные канаты. Но едва я начинаю их плести, меня душит кашель; я не могу спать. О пропитании тебе придется заботится самому. А собаку прогони. Какая польза от нечистого животного?! Еще кого‑нибудь укусит.

Мириам решительно запротестовала. Она любила животных, к тому же привязалась к псу, особенно когда они вместе с Иисусом укрывались одни в пещере в русле горной реки. Пес был верным другом и защитником. Несколько раз он отгонял бродивших поблизости шакалов. Иисус к нему очень привязался и не засыпал, если пес не ложился рядом, свернувшись в клубок.