Андрэ Стиль - Париж с нами

Поэтому только патрульный грузовик, — его привлекло пение демонстрантов, — попробовал их атаковать, чтобы выиграть время. На нем не было радиопередатчика, и охранники никого не смогли предупредить о появлении демонстрации.

Итак, колонна подошла к префектуре. Охраняющие ее полицейские, конечно, не в силах остановить демонстрацию. Они отступают к воротам и там выстраиваются в три шеренги. В хвосте колонны все тот же грузовик продолжает свои жалкие попытки отвлечь демонстрантов.

Но зачем идти в префектуру? Не лучше ли без промедления двинуться прямо к порту? Собственно говоря, префект всего-навсего марионетка, а нитки дергают американцы, стараясь при этом оставаться за кулисами. Что с ним делать, с префектом? Послать к нему делегацию? Очередную делегацию?.. А дальше? Стоит ли распылять силы? Такая мощная демонстрация способна на нечто гораздо большее. Но все же соблазн велик. Префектура под самым носом, и туда ничего не стоит пройти. Таким прекрасным случаем нельзя не воспользоваться. А вдруг…

В первом ряду идут Анри, Макс, Жорж и остальные руководители. Они направляются к воротам, к стоящим здесь охранникам, которые не решаются их атаковать. Коммунисты, поддержанные толпой, напирают на полицейских, перехватывают у них ружья, чтобы те не могли ударить, и первая шеренга охотно отступает. Задние ряды охранников находятся пока в безопасности и пробуют сдержать натиск, но сдаются и тоже отходят назад.

Генеральный секретарь префектуры Шолле испугался, что демонстранты разнесут все здание. Он сообщил по телефону командиру охранников на площади биржи труда, что, как и следовало ожидать, демонстранты у префектуры, и решил выйти к толпе.

— Господа! Господин Жорж! Господин Леруа! Зачем же силой? Что вы! — говорил Шолле, появляясь во дворике префектуры. Генеральный секретарь, как всегда, элегантно одет.

Обращаясь к охранникам, он приказывает:

— Пропустите этих господ!

И то хлеб! Анри, Робер и Жорж проходят в ворота.

— Макс, иди с нами! — зовет Анри.

— Попросите толпу вести себя сдержаннее, не напирать, — умоляет Шолле в тот момент, когда они все вошли во дворик.

— А вы сами попробуйте с ними поговорить, — предлагает Анри.

— Вы неблагоразумны, — скулит Шолле. — Ну хоть вы, господин Жорж, господа…

— Вы думаете, это в наших силах? — насмешливо возражает Робер.

— Но это ужасно… Ну, ничего не поделаешь… А что вам, собственно, нужно?

— Как вы сами понимаете, мы хотим видеть префекта.

— Я его заменяю. Его сейчас нет.

— Это мы посмотрим, — угрожающе говорит Робер.

Анри уже заносит ногу на первую ступеньку лестницы, показывая тем самым, что они сейчас поднимутся и проверят слова Шолле.

Но тот и так уже понял неизбежность вторжения коммунистов и, соглашаясь, машет рукой:

— Ладно!

— Да, но… у нас не полная делегация, — замечает Робер.

Действительно, среди них нет представителя молодежи, нет женщин, нет беспартийных. Как хорошо, что Жорж с ними, он вовремя успел вернуться из Парижа.

— Минуточку, — говорит Анри, — Он проходит сквозь кордон охранников, которые молча расступаются перед ним, и на улице отбирает среди демонстрантов недостающих представителей.

— Послушай, Анри, когда мы сюда подходили, я заметил доктора. Он как раз шел по тротуару.

Все эти дни у доктора кошки скребут на сердце.

Еще вчера утром, узнав о прибытии парохода, он прекратил прием больных и вернулся домой. Зачем он это сделал, он и сам толком не знал. На всякий случай, а вдруг он понадобится.

— За мной не приходили? — сразу спросил он у жены.

Но Иветта в ответ только отрицательно покачала головой и отвернулась. Все ясно — она продолжает на него сердиться и способна дуться до самого вечера. Хорошо еще, если обойдется без слез…

Сейчас, думая о стоящем у причала пароходе, о том, что докеры, — лучшие из них, — отказались на нем работать, Деган невольно вспомнил о недавнем споре с Анри. Но с тех пор обстановка изменилась.

Теперь уже речь шла не о том, чтобы выдвигать свои соображения, отстаивать их, даже если он и сам бывал в этом не очень убежден, рьяно защищать их из ложного самолюбия, даже понимая всю несостоятельность своих доводов. Этим можно было заниматься раньше, а теперь нужно было действовать и действовать решительно. Но что именно надо предпринять, Деган не понимал. Разве демонстрация, которую устроили рабочие, может к чему-нибудь привести? Деган всегда был противником таких методов. Демонстрантов изобьют, ну а дальше? Правда, Деган и сам не очень-то ясно представляет себе, какие можно принять более действенные меры борьбы. Лично он — сторонник других методов. Можно, например, обратиться к властям, выразить протест от имени самых почетных граждан города… Выбрать, конечно, нужно таких людей, которые пользуются наибольшим уважением, а не пускать в ход одни и те же фамилии, которые вечно повсюду фигурируют… Ради такого серьезного случая Деган готов уговорить всех тех, кто в действительности представляет городскую общественность. Рабочие, безусловно, сила. Деган достаточно «современен», как он сам о себе говорит, чтобы это признавать. И он искренно хочет помочь рабочим в их борьбе. Но на американцев и французские власти протест рабочих не произведет никакого впечатления. Их протест в порядке вещей. А вот было бы совсем другое дело, если бы заручиться поддержкой людей с громкими фамилиями, привлечь крупных предпринимателей города, судовладельцев, таких влиятельных людей, которые испокон веков живут в городе и которых все знают… Попытаться можно. Но с ними всегда одно и то же. Эти люди чересчур уж пугливы. Как только они почувствуют в воздухе волнение, они палец о палец не ударят. При их уважении к собственной персоне, их иногда соблазняет перспектива вмешаться в ход событий, повернуть руль и помочь Франции лечь на правильный курс. Но они согласны сделать это только в спокойное время и при условии, что инициатива будет исходить от них. Кстати, вся эта местная знать убеждена, что как только они соблаговолят открыть рот, все их пожелания немедленно будут выполнены. Они твердят: настанет день, когда нам придется сказать свое слово. И тогда все пойдет по-иному. Конечно, коммунисты попытаются воспользоваться этим вмешательством и даже будут присваивать себе их победы, но столпи общества выше этого. Не все ли равно им, что будет потом… Да и кого коммунисты смогут обмануть? Это лишь докажет, наперекор утверждениям коммунистов, что местная буржуазия — ни слишком мелкая, ни слишком крупная, словом, настоящая буржуазия — еще обладает достаточным здравым смыслом и может без чужой помощи найти правильный путь. Нечего сваливать на нас ответственность за неблагополучие в стране, утверждает эта буржуазия, виноваты политиканы, карьеристы, да, да, именно те ничтожные людишки, за которых мы, правда, голосовали, но за кого же нам оставалось голосовать? Да, именно их деятельность и приводит к таким печальным результатам, но мы тоже относимся отрицательно к их политике. А вот коммунисты, называя этих людишек «буржуазией» и валя всех в одну кучу, занимаются самообманом, вернее обманом народа.