Александр Ванярх - Перестройка

— И везде бумаги, бумаги. Вот нам с Иваном, по сути, квартиру дали, но пока мы не представим свидетельство о браке, не выдадут ордер.

— А что вам мешает представить это свидетельство?

— Как что? У Ивана развода нет.

— А у тебя есть?

— Какой у меня развод?

— Но ты, же была замужем.

— О чем вы, Виктор Иванович, это не замужество, а смех один.

— А насчет развода, так он на столе, в передней комнате лежит, сама Ольга привезла, тут полчаса извинялась: «Не судьба», «не сложилось», «не ругайте».

— Как привезла? — удивился Иван.

— Эх, Ваня, деньги все делают.

— Когда же она успела? Неделю назад у меня была.

— Так вот неделю назад и привезла, а о том, что у тебя была, не сказала.

— А где же Ванятка?

— Увезли они его куда-то, ездил я к ним дважды, соседка сказала, что дом после смерти Никиты Игнатьича продали и уехали куда-то под Москву, она же за сына шишки какого-то выскочила, мне Раиса рассказывала, говорила, знаешь ты ее.

— Марченко, что ли?

— Как Марченко!

— А чего тут удивительного, муж ее — Володя Марченко, друг мой.

— Ты что? Он не водитель случайно?

— Водитель, и не случайно, а давно. На автобусе работает.

— Неужели это он?!

— Кто — он, отец? Я что-то не пойму!

— Так шофер того автобуса был Марченко Владимир, у него двое детей осталось.

— А отчество ты не помнишь? И где ты узнал? Отец, это важно!

— Ваня, успокойся! — заволновалась Оксана, — тебе нельзя нервничать, я тебя очень прошу, мало ли с фамилией Марченко на свете.

— Отец, ты меня извини, но я должен выяснить и сегодня же. Оксана, побудь пожалуйста тут, а я съезжу в Феодосию, — спокойно и твердо сказал Иван, — а насчет нервничать — я вполне в своем уме, у него больше никого нет, а Раисе я обязан многим.

Через несколько минут Исаев уехал.

— Ты его сильно не опекай, — успокаивал Оксану Виктор, — он умный мужик, глупостей не наделает.

— Ну да, еще каких! Генерала на три бу5квы послал, в части поцапался, со штабистами, а вы говорите — «не наделает!»

— Ну, это он по прямоте характера своего, но не по глупости.

— Может быть, но сейчас он еще болен и выйдет из этого состояния не скоро.

— А ты откуда знаешь?

— Я врач, у меня красный диплом, вы думаете — зазря его дают?

— Не думаю, что зазря, тогда тебе и карты в руки.

— Вот-вот, а сами отпустили его. А если он там чего-нибудь наделает?

— И чего же, например?

— Да все может быть.

— Я понимаю, тебе сейчас не до этого, только я бы хотел с тобой поговорить о вас с Иваном, вам жить дальше, а мы: сегодня Рита, завтра я, наша дорога одна, а вам по тридцать, хотя уже и не первая молодость, но вся жизнь впереди, поэтому я думаю, разговор этот уместен, тем более что Ивана не будет минимум час-два, — вот и поговорим.

— Я согласна, давайте поговорим, тем более что мы-то с вами как раз и не говорили ни о чем.

— Тогда давай...

До ночи разговаривали Виктор с Оксаной, уже и фонари зажглись, а Ивана все не было. Наконец тойота заехала во двор. Потом Иван долго разговаривал с отцом. А через неделю Виктору Ивановичу стало действительно значительно лучше. Оксана была удовлетворена его общим состоянием. Смерть матери наложила на нее тяжелый отпечаток, она стала еще более замкнутой и неразговорчивой, но увидев, как Виктор Иванович рано утром взял ведро и собирает опавшие грецкие орехи, улыбнувшись, сказала:

— Я же вам говорила, что все будет хорошо, вот вас и к работе потянуло.

— А Ванька спит?

— Спит, хорошо, хоть спать стал спокойно, раньше все вздрагивал, что-то кричал, просыпался, а сейчас вот уже три дня, как все стало на свои места.

— Может, ты ему что подсыпаешь?

— Да нет, я ему даже димедрол не давала, народными средствами обходимся, следите за вашим питанием, и, может, поймете.

— Ты говоришь классно, Рита Ивановна только так могла, а может, вино помогает, и я стал себя лучше чувствовать. Я вот все насчет колеса думаю.

— Какого колеса?

— Так Иван сказал, что в автобусе правое колесо срезано, а шофер Марченко неплохой водитель был, должен был почувствовать: тут что-то не так.

— Раиса сказала, что это все механик подстроил, он при жизни Володи к ней все приставал, потом стал вредить. Но кто, же сейчас до этого докапываться станет?

— Не скажи, вот я, например. Тут недалеко все произошло, если бы мне осмотреть само колесо, я бы сразу вывод сделал, что произошло, только вот спуститься с горы я уже не сумею.

— Только вы об этом Ивану не говорите, он и так грозился голову механику оторвать.

— Зло должно быть наказано, факт, и кто это сделает, не имеет значения, тут Иван прав.

— Ему только этого сейчас и не хватало! Не вздумайте искать виноватого, маму мне очень жаль, но если еще что-нибудь с Иваном произойдет, я не переживу.

— Есть другой способ отомстить — сделать это чужими руками.

— Но для этого нужны деньги, которых у нас нет.

— Это как сказать, тебе Иван ничего не рассказывал?

— Он о многом рассказывал, о чем именно?

Виктор Иванович года два назад смастерил возле колодезного сруба скамейку, на нее они и присели с Оксаной.

— Видишь, дело в том, что как только я кому-нибудь открою эту тайну... — Виктор замолчал, видимо подбирая слова. — Знала об этом Настя — умерла, узнала Рита Ивановна... Короче, будто сам Господь Бог охраняет эту тайну.

— Вы меня заинтриговали, даже тревожно на душе стало, в чем же тайна?

— Только ты не обижайся, без Ивана я этого открыть не могу, пусть он решает. А за этой тайной деньги, и немалые.

Подул слабый ветерок, зашелестел в листве деревьев, сдул ранний осенний иней и затих в кустах сирени: в соседнем дворе прогорланил петух, словно в ответ ему закудахтала снесшая яйцо курица. Тревожно, тоскливо и полусонно. Из-за черных от лесных массивов гор выползал громадный, по краям оранжевый, а внутри почти белый, круг солнца.

— Смотрите, дядя Витя, какое зрелище! Паутина блестит радугой, даже листья разными цветами переливаются.

— Да, природа — это всегда неповторимо. Детей вам надобно, уж как моя Настя об этом мечтала, да не суждено ей было.

— Будут у нас дети! Я хочу троих.

— Между прочим, я звонил Матрене в ЗАГС, говорил насчет вас, объяснил ситуацию. Она сказала, что можно в любое время. Я понимаю, траур, но затягивать нельзя. Понятно, день свадьбы и дни траура несовместимы, но вы будете праздновать на год позже, а вопрос надо решать и сделать это тихо, без лишнего шума.

— Пусть Иван решает, я согласна.

— Да Иван может не додуматься, его надоумить надо.

— Ладно, я пойду, дядя Витя, а то Ваня проснется, а меня нет.

— Иди, иди, я тут поковыряюсь еще.

Оксана тихонько вошла в комнату, сбросила халатик и бесшумно юркнула под одеяло, где, почти неслышно дыша, сопел Иван, свернувшись калачиком.