Альфред Мюссе - Секрет Жавотты

— И вы потеряли ее из виду?

— Не совсем, — ответила, засмеявшись, белошвейка. — Одна из моих мастериц видела ее на балу в Ранелаге [6] Ранелаг — место народных гуляний близ Булонского леса. . Сейчас она себе придумала новое имя — Амелина Розанваль. Я слыхала, что она живет на улице Бреда и стала фигуранткой в театре Фоли — Драматик.

Тристан постепенно впадал в уныние.

— Бросим эти поиски, — сказал он брату. — Судя по тому, какой оборот дело приняло сейчас, тут конца не предвидится. Кто знает, может быть мадемуазель Дюран, госпожа де Монваль, госпожа Розанваль обретается сейчас в Китае или же в Кемпер — Корантене [7] Кемпер — Корантен — город на северо — западе Франции. ?

Но Арман упорствовал.

— Надо искать дальше, — говорил он. — Мы слишком много сделали, остановиться уже нельзя. Почем ты знаешь, быть может еще минута, и мы найдем нашу путешественницу? Кем бы она ни была сейчас — работницей или артисткой, монашенкой или фигуранткой, — я ее разыщу! Неужели мы уподобимся тому человеку, который побился об заклад, что в январе месяце пройдет по замерзшему пруду, и вернулся с полпути, потому что у него ноги застыли!

На этот раз Арман оказался прав: г — жа Розанваль действительно проживала на улице Бреда, но в ее новом обиталище ничто не напоминало ни о монастыре, ни о капустном супе, ни о Ранелаге. Из фигурантки г — жа Розанваль во мгновение ока, по милости случая и некоего бывшего префекта, важного лица, покровителя искусств, превратилась в примадонну провинциального театра. Незадолго до описываемых событий она поселилась в довольно большом городе на юге Франции, где ее талант, открытый недавно, но великодушно поощряемый, восхищал местных знатоков и покорил весь гарнизон. В Париж она приехала на время — похлопотать насчет ангажемента в сто- лице. Горничная, правда, сказала молодым людям, что не знает, сможет ли г — жа Розанваль принять их, но все же провела в гостиную, обставленную довольно богато и безвкусно разукрашенную, наподобие модного кафе, статуэтками, зеркалами и фигурками из папье — маше. Хозяйка дома еще занималась своим туалетом; она передала, что просит г — на де Бервиля подождать и примет его.

— Ну, теперь я тебя покину, — сказал Арман брату, — ты видишь, мы достигли цели. Всего остального ты уж должен добиться сам: уговори госпожу Розанваль вернуть тебе твой браслет; Пусть она вдобавок, чтобы сделать этот возврат еще более убедительным, напишет несколько слов; вооружась этим вещественным доказательством, поезжай домой — и мы вволю посмеемся над маркизой.

С этими словами Арман ушел; Тристан остался один в роскошной гостиной Жавотты и с четверть часа ходил из угла в угол. Наконец дверь спальни отворилась. Оттуда степенной походкой вышел высокого роста мужчина, тучный, седоватый, в очках; оправа очков, часовая цепочка со множеством брелоков, лорнет — все было золотое. Подойдя к Тристану с видом приветливым и величавым, он сказал:

— Сударь, мне сообщили, что вы родственник госпожи

Розанваль. Соблаговолите пройти в ее кабинет, она вас ждет. — И слегка поклонившись, вышел.

«Черт возьми! — подумал Тристан. — Видно, Жавотта теперь вращается в более изысканном обществе, нежели когда жила на улице Сен — Жак, окнами во двор».

Приподняв узорчатую шелковую портьеру, на которую ему знаком указал господин в золотых очках, Тристан очутился в будуаре, стены которого были обтянуты розовым муслином; г — жа Розанваль приняла его, с томным видом возлежа на кушетке. При встрече с женщиной, которую некогда любил, — пусть она зовется Амелиной, пусть даже Жавоттой, — всегда испытываешь некоторое удовольствие, особенно когда ее так трудно было разыскать. Поэтому Тристан с жаром поцеловал белоснежную ручку той, которую в свое время покорил, а затем, усевшись возле нее, начал, как оно и положено, рассыпаться в комплиментах, говоря, что она удивительно похорошела, прелестна, как никогда, и прочее и прочее, — словом, все то, что говорят любой женщине, встретясь с ней после разлуки, даже если она стала безобразна как смертный грех.

— Разрешите мне, дорогая, — прибавил он, — поздравить вас с тем счастливым изменением, которое, по — видимому, произошло в ваших делишках. У вас квартира, как у знатнейшего вельможи.

— Вы, должно быть, всегда останетесь злым насмешником, господин де Бервиль, — ответила Жавотта. — Квартирка самая скромная, всего лишь временное пристанище; вы ведь знаете, я живу у черта на рогах, в провинции; но теперь я хочу обставиться поприличнее.

— Да, я слыхал, что вы на сцене.

— Ах, боже мой, я наконец решилась на это. Вы ведь знаете; настоящая музыка, серьезная музыка — вот мое призвание. Господин барон — один из моих добрых друзей, вы, наверно, видели его сейчас, когда он уходил, — не давал мне покоя, пока я не заключила контракт. Что мне было делать? Я дала себя уговорить. Мы ставим всякую всячину — драмы, водевили, оперы.

— Мне говорили об этом, — сказал Тристан, — но мне нужно побеседовать с вами о серьезном деле, и так как вам, наверно, дорого время, то позвольте мне воспользоваться случаем и сделать очень важное для меня признание. Помните ли вы браслет, который…

Говоря, Тристан случайно взглянул на камин, и первое, что он увидел, была визитная карточка Ла Бретоньера, воткнутая между зеркалом и рамой.

— Разве вы знаете этого господина? — спросил он с удивлением.

— Да, он приятель барона; мы иногда встречаемся, сегодня он даже, кажется, обедает у меня. Но прошу вас, продолжайте, я вас слушаю.

Философ, или психолог, как сейчас принято говорить, мог бы, пожалуй, написать прелюбопытное исследование о рассеянности. Представьте себе человека, разговаривающего о чрезвычайно важном для него деле с тем лицом — адвокатом, женщиной или министром, — которое своим решением может либо осчастливить его, либо повергнуть в отчаяние. Какое действие окажет на этого человека булавка, о которую он уколется в ходе этого разговора, или петлица, которая неожиданно порвется, или сосед, который не вовремя заиграет на флейте? Что станется с актером, если он, произнося выспреннюю тираду, вдруг увидит в зрительном зале одного из своих кредиторов? Словом, в какой мере можно одновременно говорить об одном предмете и думать о другом?

В таком приблизительно положении находился Тристан. С одной стороны, как он и сказал, ему нужно было спешить: господин в очках с золотой оправой мог в любую минуту появиться опять. Да и вообще в ушке всякой женщины, слушающей вас, жужжит муха, которую приходится ловить на лету; если упустить время, ее уже не поймаешь.

Тристан придавал такое значение тому, о чем пришел просить Жавотту, что решил пустить в ход все свое красноречие. Чем яснее он понимал, что его просьба может показаться странной и нелепой, тем настойчивее он повторял себе, что с этим делом нужно покончить без промедления; но, с другой стороны, перед глазами у него была визитная карточка Ла Бретоньера, он не в силах был оторвать от нее взгляд и, готовясь изложить цель своего посещения, в то же время твердил себе: «Значит, этот человек везде и всюду будет мне попадаться?»