Поль Арен - Необитаемый остров

Говорили об Эмин — паше, о Стэнли, о Конго и о бельгийском короле [1] Речь идет о вооруженных экспедициях, направленных в 80–90–х гг. XIX в. в бельгийскую колонию в Африке — Конго под руководством немецкого путешественника Э. Шнитцера (Эмин — паша) и английского путешественника и колонизатора Стенли. , как вдруг мой приятель Казоар, Анахарзис Казоар, белокурый марселец, родившийся в Гавре, ибо — факт доселе неизвестный! — почти в каждом портовом городе люди иногда рождаются истыми марсельцами… Но о чем это я говорил? Я запутался… Восстановим нить речи… Анахарзис Казоар, знаменитый фабрикант трубок, воскликнул:

— Уж раз говорят о путешествиях в неисследованные страны, я, пожалуй, расскажу вам о путешествии, которое предпринял двадцать лет назад в поисках принадлежавшего мне острова.

— У вас был острбв, Казоар?

— Как же! Необитаемый остров, доставшийся мне по наследству. К несчастью для меня, этот остров, когда я туда приехал, был густо населен!

Сообщив нам это, Казоар умолк; казалось, он погрузился в далекие печальные воспоминания; пока он набирался сил, мы приготовились слушать его.

— Вы знаете, а возможно, и не знаете, что мой двоюродный дед, марсельский житель, хорошо известный в кафе Боду и по всей Канебьере [2] Канебьера — главная улица Марселя. под прозвищем «Африканец», завещал нам перед смертью состояние, которое постепенно и добропорядочно нажил, вырывая негров гвинейского побережья, столь несчастных у себя на родине, из рук их туземных тиранов и доставляя им до конца, их дней спокойные тепленькие местечки, на всем готовом, без забот, у владельцев сахарных плантаций.

После смерти моего отца я имел полную возможность жить добропорядочным буржуа, выстроить загородный домик, заниматься ловлей морских ежей и охотиться за дичью. Судьба решила иначе. Как многие другие, я поддался соблазну честолюбия. Вот почему я в пятьдесят с лишним лет не живу на доход с капитала, а все еще торгую трубками.

Помолчав, Казоар продолжал:

— Вскоре после смерти отца, дождливым утром, мне пришла Мысль подняться на чердак — там валялось много ненужного хлама, какой привозят домой мореплаватели: чучела птиц, огромные ящерицы, раковины, гербарии, старые навигационные приборы; среди всей этой рухляди я надеялся найти чго — ни- будь, что можно было бы принести в дар моему клубу.

Вдруг, перелистывая из праздного любопытства какой‑то судовой журнал, я нашел в нем запечатанный конверт, на котором рукою моего двоюродного деда было написано: «Тому из моих внучатных племянников — Мариусу, Анахарзису или Трефюму, у кого будут временные денежные затруднения».

Нужно вам сказать, что со времени римлян, греков и проникновения христианства в Прованс в нашей семье были приняты эти три имени.

У меня не было никаких денежных затруднений, хотя бы временных; во всяком случае, я был в гораздо лучшем положении, чем мои братья Мариус и Трефюм. Однако я вскрыл конверт. Я поступил нехорошо, и — честное слово! — сейчас я сожалею об этом; прояви я большую щепетильность, пожалуй, это было бы лучше для меня.

Конверт содержал рукопись и карту; обе — на пожелтевшей от времени бумаге, обе начертаны одной и той же рукой.

В рукописи дед безыскусственно, как человек, не имевший обыкновения хвастать, рассказывал о своем пребывании на одном из островов Океании, куда его забросило кораблекрушение.

Там он, подобно Робинзону, но проявляя большую изобретательность, старался наладить свою жизнь, питаясь кое‑как и чем попало, одеваясь в перья, пока малайские пираты, причалившие, чтобы набрать пресной воды, не нашли его спящим на берегу и не захватили с собой на борт, где ему пришлось заменить кока, который имел неосторожность незадолго перед тем соблазниться купаньем в море и был съеден огромной акулой.

Этот внезапный отъезд был весьма на руку деду, но вместе с тем огорчил его.

Поймите меня: дед был рад — радешенек покинуть остров, где изрядно скучал; к тому же, он надеялся рано или поздно улизнуть от пиратов и снова очутиться на Канебьере. Но его печалило то обстоятельство, что, захваченный врасплох, связанный по рукам и ногам, втащенный на борт — все это одним махом, не успев опомниться! — он оставил на острове несметные сокровища.

— Несметные сокровища?

— Совершенно верно! Я, кажется, сказал вам, что остров не изобиловал пищей; деду приходилось питаться крупными, довольно безвкусными устрицами, которых он добывал в рифах; изредка ему попадались похожие на сорок красные с синим птицы, которых он камнями сбивал с верхушек деревьев. Так вот однажды утром, вкушая устрицу, дед чуть не сломал зуб о какую‑то твердую кругляшку, которая при ближайшем рассмотрении оказалась прекраснейшей жемчужиной, а на другой день — бывают же такие несчастливые полосы! — он и в самом деле сломал другой зуб о кусочек желтого металла, — да, да! — о крохотный самородок золота, оказавшийся в желудке красно — синей сороки. Но этот самородок не остался единственным. Дед нашел их целую кучу, да еще и множество мелких камешков — рубинов, алмазов. С тех пор он стал крайне осторожно раскусывать набитых жемчугом устриц и красно — синих птиц, которые, жадные как у нас, так и в тех краях до всего, что блестит и сверкает, глотали драгоценные камни и самородки. Все это — сегодня одно, завтра другое — дед прибирал, не задумываясь, без определенных намерений. А когда камней и золота набралась целая груда, он все свои богатства — алмазы, жемчуг, самородки — запрятал в расселину скаль: и завалил ее большим камнем, на котором нацарапал свое имя, фамилию, место и год рождения.

Слишком долго, да и неинтересно было бы рассказывать, как — дед удрал от малайцев и добрался на родину, в Европу. Достаточно будет сказать, что по возвращении в Марсель он, из‑за старческих немощей и крупных торговых дел, уже ни разу больше не смог путешествовать по морям.

Единственное, что ему удалось сделать, это начертить точную карту своего островка, чтобы в случае нужды его внучатные племянники могли вновь обрести те сокровища, которые он там припрятал.

Карта была изумительная! Располагая ею, слепой, сопровождаемый безруким, мог на бревне прямиком доплыть до этого острова. Заблудиться было невозможно. Надлежало достичь Явы, затем другого. острова поменьше, после этого — миновать третий, четвертый и причалить к пятому.

Мыслимо ли было колебаться? Я реализовал свое имущество, набрал надежный экипаж, снарядил небольшой бриг, способный противостоять бурям и в Красном море и в Индийском океане. Дуй, попутный ветер, вей, попутный бриз, и — вперед, в дальний путь!

Тридцать дней спустя, час в час, мы обогнули Яву; затем мы проплыли мимо трех островов, которые должны были служить нам ориентирами, и наконец в прекрасный воскресный вечер вдали, на синем горизонте, посреди поросших пальмами коралловых рифов, опоясывающих его лентою белой пены и яркой зелени, показался открытый дедушкой остров. Когда мы приблизились, мой помощник сказал: