Редьярд Киплинг - Собрание сочинений. Том 1. Ким: Роман. Три солдата: Рассказы

Лама смотрел вслед Киму, пока экипаж с шумом въехал в ворота, и пошел большими шагами, поминутно останавливаясь, чтобы понюхать табак.

«Врата знания» с шумом захлопнулись за экипажем.

У мальчиков, родившихся и воспитывавшихся в Индии, бывают свои особые манеры и привычки, не похожие на обычаи мальчиков всех других стран. И учителя подходят к ним путями, непонятными для английского учителя. Поэтому читателю вряд ли было бы интересно знать о жизни Кима как ученика школы св. Ксаверия, среди двухсот-трехсот не по летам развитых подростков, большинство из которых не видело моря. Он перенес обычное наказание за то, что вышел за пределы школы, когда в городе была холера. Это было раньше, чем он научился хорошо писать по-английски, и поэтому он должен был отыскивать писца на базаре. Конечно, он бывал наказан и за куренье, и за употребление ругательств, более выразительных даже, чем те, которые до него раздавались в стенах школы св. Ксаверия. Он научился мыться с левитской обрядовой точностью туземцев, которые в глубине души считают англичан довольно грязными. Он проделывал обычные штуки с терпеливыми кули, убиравшими спальни, где мальчики возились в течение всей жаркой ночи, рассказывая свои похождения до рассвета. Ким спокойно сравнивал себя мысленно со своими самонадеянными товарищами.

Это были сыновья мелких чиновников, служивших в управлении железных дорог, телеграфов и водных путей сообщения, капралов в отставке, иногда даже командовавших армией какого-нибудь мелкого раджи, капитанов индийского флота, пенсионеров государства, плантаторов, содержателей правительственных лавок и миссионеров. Было небольшое количество младших братьев старинных знатных семей, прочно обосновавшихся в Дуррумтоле: Перейра, де Суза и Д'Сильва. Их отцы могли бы смело воспитывать своих сыновей в Англии, но они любили школу своей юности, и поколение за поколением бледнолицых юношей поступало туда. Их местожительство распространялось от Говры на линии железных дорог до заброшенных стоянок войск вроде Монтбир и Чунар, погибших чайных плантаций в Удпуре или Декане, где отцы их были крупными помещиками, миссионерских станций в неделе езды от ближайшей железнодорожной линии, морских портов за тысячу миль на юге, где дерзкий прибой врывается прямо на берег, до хинных плантаций на самом юге. От одного рассказа о приключениях (которые у них вовсе не считались приключениями) во время их поездок в школу и обратно у мальчика, живущего на Западе, волосы встали бы дыбом. Эти школьники привыкли пробираться в одиночку на протяжении сотни миль через джунгли, где всегда их ожидала восхитительная возможность встретиться с тигром. Однако они точно так же не решились бы купаться в английском проливе в августовские дни, как их братья по ту сторону света не стали бы лежать смирно, если бы леопард обнюхивал их паланкин. Тут были шестнадцатилетние мальчики, которым случалось провести полтора дня на острове среди вышедшей из берегов реки. Были старшие ученики, реквизировавшие во имя св. Ксаверия случайно встретившегося им слона какого-то раджи: дожди размыли дорогу, которая вела к поместью их отца, и они чуть было не погубили громадное животное в сыпучих песках. Был мальчик, который говорил (и никто не сомневался в этом), что помогал отбить, стреляя из винтовки, нападение акасов в то время, когда эти головорезы производили смелые набеги на уединенные плантации.

И все эти рассказы произносились ровным, монотонным голосом, свойственным туземцам, перемешивались оригинальными размышлениями, бессознательно заимствованными у туземок-кормилиц, и оборотами речи, показывавшими, что они только что переведены с местного языка. Ким наблюдал, слушал и одобрял. Это не походило на глупую односложную беседу мальчиков-барабанщиков. Это имело отношение к жизни, которую Ким знал и отчасти понимал. Окружающая атмосфера нравилась ему, и он процветал. Когда наступила жаркая погода, ему дали форменную белую одежду, и он радовался новым удобствам для тела, как радовался возможности применять свой развившийся ум к задаваемым ему урокам. Живость его ума порадовала бы английского учителя, но в школе св. Ксаверия так же хорошо были известны первые порывы умов, быстро развивающихся под влиянием южного солнца и обстановки, как и тот упадок умственной деятельности, который наступает в двадцать два или двадцать три года.

Но он помнил, что ему следует держать себя смирно. Когда в жаркие вечера все слушали рассказы, Ким не выступал со своими воспоминаниями, потому что школьники св. Ксаверия смотрят сверху вниз на тех, кто становится совершенно туземцем. Никогда не следует забывать, что ты сахиб и впоследствии, когда выдержишь экзамены, будешь управлять туземцами. Ким заметил это, потому что теперь он начал понимать, к чему ведут экзамены.

Потом наступили каникулы от августа до октября — длинные каникулы, вызванные жарой и дождями. Киму сказали, что он отправится на север, на какую-то стоянку в горах за Умбаллой, где отец Виктор устроит его.

— Школа в бараках? — сказал Ким. Он задавал много вопросов, а думал еще больше.

— Да, я предполагаю, что так, — ответил учитель. — Тебе невредно будет удалиться от зла. Ты можешь доехать до Дели с молодым де Кастро.

Ким обдумал это известие со всех сторон. Он учился прилежно, по совету полковника. Каникулы были в распоряжении школьников, как он узнал из разговоров учеников, а казарменная школа будет мукой после школы св. Ксаверия. К тому же он обладал теперь волшебной силой знания — он мог сам написать ламе. В три месяца он открыл, как люди при некоторых познаниях могут говорить на расстоянии между собою без участия третьего лица за плату в пол-анны.

От ламы не было еще получено ни слова, но оставалась Большая дорога. Ким жаждал ласки мягкой грязи, залезающей между пальцев. Слюни текли у него изо рта при мысли о баранине, тушенной с маслом и капустой, рисе, усеянном душистым кардамоном, о рисе цвета шафрана, чесноке, луке и о запрещенных жирных сладостях на базаре. В казарменной школе его будут кормить сырым мясом на блюде, а курить ему придется тайком. Но ведь он сахиб, учится в школе св. Ксаверия, и эта свинья Махбуб Али., нет, он не будет искать гостеприимства Махбуба — а все же. Он обдумал все наедине, в спальне, и шел к заключению, что он был несправедлив к Махбубу.

— Школа в бараках? — сказал Ким. Пропуск для проезда по железной дороге, данный ему полковником Крейтоном, был у него в руках. Ким гордился, что он не истратил денег, полученных им от полковника Крейтона и Махбуба, и вел воздержанную жизнь. Он остался обладателем двух рупий семи анн. Его новый чемодан из буйволиной кожи, помеченный буквами «К. О. X.», и сверток с постельным бельем лежали в пустой спальне.