Андре Моруа - Для фортепиано соло. Новеллы

— Вы дешево отделались, — сказал он. — Летчик рассказал мне все подробности… Он рвал и метал, негодуя на патрона, которого перед вылетом предупреждал об опасности.

После минутной неловкой заминки Дюга добавил:

— Скажите, дорогой мэтр, что такое стряслось во время полета? Мне никто ничего не сказал, но над губернатором, его женой и подполковником Анжелини с момента возвращения нависла тень какой-то драмы… Не знаю, известно ли вам, что подполковник в скором времени подал прошение о переводе и оно было удовлетворено? И что самое странное — губернатор энергично поддержал его просьбу.

— Что ж тут странного?

— Как вам сказать… Губернатор очень ценил Анжелини… И потом, я думал, что кое-кто будет удерживать подполковника.

— Кое-кто?.. Вы имеете в виду Жизель?

Дюга испытующе посмотрел на меня:

— Представьте, она усерднее всех хлопотала о его переводе.

— Что же сталось с Анжелини?

— Получил полковника, как и следовало ожидать. Командует танковым соединением.

Наступили дни поражения. Потом пять лет борьбы, страданий и надежд. А потом на наших глазах Париж мало-помалу стал возрождаться к своей прежней жизни. В начале 1947 года Элен де Тианж как-то спросила меня:

— Хотите познакомиться с четой Буссар? Они сегодня завтракают у меня. Говорят, его назначают генеральным резидентом в Индокитай… Это редкий человек, может быть, несколько холодный, но очень образованный. Представьте, в прошлом году он выпустил под псевдонимом томик своих стихов… А жена у него красавица.

— Я с ней знаком, — заметил я. — Незадолго до войны мне пришлось как-то остановиться в их доме, когда Буссар был губернатором в Черной Африке… Я бы очень хотел повидать их.

Я не был уверен, что Буссаров обрадует встреча со мной. Ведь я был единственным свидетелем того, что, безусловно, составляло трагедию их жизни. Однако любопытство пересилило, и я принял приглашение. Неужели я так сильно изменился за время войны и всех ее невзгод? Буссары сначала меня не узнали. Я направился прямо к ним, но так как они глядели на хозяйку дома с вежливым недоумением, как бы прося объяснений, она назвала мою фамилию. Замкнутое лицо губернатора просияло, жена его улыбнулась.

— Как же, — сказала она. — Вы ведь приезжали к нам в Африку?

За столом она оказалась моей соседкой. Точно ступая по льду, я осторожно прокладывал себе дорогу среди ее воспоминаний. Видя, что она охотно и безмятежно поддерживает разговор, я отважился напомнить ей наш полет во время урагана.

— Ах, правда, — сказала она. — Вы ведь тоже участвовали в этой безумной экспедиции… Ну и приключение! Чудо, что мы уцелели.

Она на мгновение умолкла, потому что ей подали очередное блюдо, а потом продолжала самым естественным тоном:

— Стало быть, вы должны помнить Анжелини… Вы знаете, что он, бедняжка, убит?

— Нет, я не знал… В эту войну?

— Да, в Италии… Он командовал дивизией под Монте-Кассино и не вернулся с поля боя… Очень жаль, ему пророчили блестящее будущее. Мой муж его очень ценил…

Я озадаченно глядел на нее, гадая, понимает ли она, в какое изумление повергли меня ее последние слова. Но вид у нее был самый невинный, держалась она непринужденно и казалась опечаленной ровно настолько, насколько это принято, когда говоришь о смерти постороннего человека. И тогда я понял, что маска была водворена на место и так прочно приросла к лицу, что стала второй кожей. Жизель забыла, что я все знал.

«Нет, нет! — думала Ирен. — Так больше не может продолжаться. Раймон должен измениться, или я возненавижу его. А это было бы несправедливо. Он так мил. Я уверена, что он меня любит… Увы! Возможно, именно поэтому его не люблю я. Раймон подчиняется всем моим капризам, он слишком слаб… Да, слаб, а этого я никогда не прощу ни одному мужчине. Вчера вечером, к примеру, ему очень хотелось поужинать в Булонском лесу. Но я предложила Монпарнас, и он тут же капитулировал. Мы поужинали на Монпарнасе. После этого он хотел (и я об этом прекрасно знала) вернуться сюда, в мою квартиру, но стоило мне намекнуть, что я хочу посмотреть этот фильм с Гретой Гарбо, как он уступил, и мы пошли в кино!»

Растянувшись на кровати, закрыв глаза, прислушиваясь к нарастающему гулу Парижа, она вспоминала мужчин, которых действительно любила. Сальвиати, профессионального донжуана, который сорвал ее, словно цветок, и почти сразу же бросил. Фабера, драматурга, забавного, грубого, циничного. И первого из всех — Бернара Кесне, друга Раймона, молодого, твердого и сурового промышленника, который обращался с ней, демонстрируя бессознательную жестокость.

«Но в эгоизме Бернара была своя прелесть, — думала она, — а вот покорность Раймона…»

Раймон Ламбер-Леклерк владел, вместе с отцом и братьями, очень большими заводами в Камбре. Он был богат и в своем кругу весьма влиятелен. Но Ирен презирала богатство и влияние. Она жаждала восхищения. Детство ее прошло в России во время революции, затем она пережила вместе со своей семьей бегство и изгнание, навсегда запомнив все эти ужасные треволнения. Долгое время она считала, что уже неспособна на какие-либо другие чувства. И грустно говорила самой себе: «Я организм безнадежно испорченный». Но однажды она встретила доктора Мароля.

Мароль был одним из первых французов, которые учились в Вене у Зигмунда Фрейда. Тридцати пяти лет от роду, с чисто выбритым лицом, с проницательными глазами за стеклами очков в черепаховой оправе, он оказывал необыкновенное влияние на своих больных — в частности, на женщин.

Всего за три сеанса, очень терпеливо, он буквально по кусочкам восстановил личность Ирен. Научил ее без боязни смотреть на свое прошлое и не испытывать страха перед другими женщинами; вернул ей вкус к работе и доверие к самой себе. Даровал ей такую уверенность, что в доме моделей, где она работала, ей удалось быстро стать любимой помощницей хозяйки. Однако, утверждал Мароль, необходимо еще научиться не привязываться слишком сильно к тем неверным мужчинам, которые заставляют ее страдать, и избавиться от зависимости к нему самому.

— Я вам больше не нужен! — говорил он. — Сеансы обходятся вам дорого… Вы небогаты… К чему тратиться впустую? Я буду счастлив остаться вашим другом. Но как врач я вас отпускаю. Другие гораздо больше, чем вы, имеют право на мое время.

— Умоляю вас не бросать меня, — отвечала Ирен. — Если вы откажетесь от меня, я вновь вернусь к своим сомнениям, своим страхам, своим мыслям о самоубийстве… Нет, я недостаточно сильна, чтобы в одиночку вступить в борьбу с миром.

Несколько раз Мароль уступал ее просьбам, потому что Ирен была красива и трогательна. Кроме того, ему льстила приобретенная над нею власть. Ему одному она рассказала, что на ней хочет жениться Раймон Ламбер-Леклерк, наследник сети заводов в Камбре.