Наталия Роллечек - Избранницы

Мы пожали плечами, не спеша с благодарностями. Вдова со своим пирогом и своей обеспокоенностью казалась нам смешной и какой-то по-детски несерьезной. Мы чувствовали себя значительно взрослее ее.

— Так что же будем делать? — спросила Владка, когда дверь захлопнулась за гостьей.

Казя махнула рукой:

— Бумажки с объявлениями можно уничтожить: заказов у нас достаточно.

— А манекен?

— Манекен должен быть. Кстати сказать, в отношении манекена мы ей ничего не обещали.

— Не знаю только, откуда мы возьмем столько денег, — разволновалась Гелька. — Хоть бы по крайней мере все девчата прилично чинили. А то вот Зоське не хочется.

— Пусть тогда вносит деньги, — заявила Сабина.

Зоська покраснела под устремленными на нее взглядами.

— Думаете, не сумею заработать? Велико дело! Мне не надо сидеть над дырками…

— Не хочешь чинить вместе с нами — не будешь есть, — холодно прервала ее Геля. — Ест тот, кто работает.

На это Зоська ответила вызывающим тоном, который она приняла теперь после случая с картофелем:

— Не хочу ни латать, ни штопать, а деньги у меня будут!

— Ну что же, через неделю выложишь свою долю из денег, предназначенных на манекен, сюда на стол, в трапезной, или перестанешь есть из нашего котла.

— Так вот чтобы вы знали: выложу! — взвизгнула Зоська, выбегая из трапезной.

Объявления были уничтожены.

Но наши головы по-прежнему были переполнены заботами о том, где взять манекен, в котором мы начали видеть главное условие дальнейшего процветания мастерской.

И вот однажды Казя, раздеваясь перед сном, спокойно сказала:

— Я достану манекен.

— Откуда?.. Каким чудом? — посыпались со всех сторон вопросы.

— Мы возьмем бюст Пия Десятого. [20] Пий X — папа римский, стоявший во главе католической церкви с 1903 по 1914 год.

— Казя!

— Ничего не бойтесь. Я уже все обдумала. В ризнице приходского костела есть его статуя. Не целая, а только до половины, и голова немного побита. Но ведь у манекена не бывает головы. Нужно только отбить лишнее, обшить фигуру, или, как это говорится — бюст, материей, и все будет готово. Завтра я попрошу служителя, чтобы он отдал мне статую. Я принесу ее незаметно в мешке и спрячу под хо́рами в старом костеле. Чтобы сестра Алоиза не видела. Там мы обошьем его материей, отобьем остаток головы молотком и после этого принесем в мастерскую.

— А что ты скажешь сестрам? Что манекен свалился нам с неба?

Казя на минуту задумалась.

— Можем сказать, что нам принесла его одна клиентка, когда сестры находились в часовне на молебне. Она, эта клиентка, будто бы имела когда-то свою мастерскую, а теперь уезжает отсюда и этот бюст… то есть я хотела сказать — этот манекен ей больше не нужен. Сестра Юзефа поверит, она никогда не слушает, что говорят. Матушка не разберется в нашей хитрости, а сестру Алоизу мастерская не касается, так что она сюда и не заглянет.

С тревогой в сердце ложились мы спать. Несмелая Зуля решилась, наконец, задать волновавший многих из нас вопрос:

— А это не будет грехом — сделать манекен из статуи святого отца?

— Прежде всего, коль не будет у него головы, так не будет он и святым отцом… Просто-напросто… безголовая фигура, — убежденно ответила Казя.

Зулька вздохнула и ни о чем больше не спрашивала.

Церковный служитель, к которому обратилась на другой день Казя, не оказал ей никакого сопротивления. Он с чувством удовольствия, что избавляется от попорченного бюста, отдал Казе Пия X. Казя заверила служителя, что все сестры будут горячо обрадованы сделанным подарком и благодарны за него. Она сунула бюст в большой заплечный мешок, используемый летом для доставки шишек из леса, и отправилась назад.

Возле забора ее поджидали Владка и Йоася. Они выхватили мешок из Казиных рук и затащили его в старый костел.

Я подошла в тот момент, когда вся тройка, присев на корточки, с любопытством рассматривала будущий манекен.

— И в самом деле, очень хороший, — похвалила я, сразу оценив тот факт, что фигура Пия X имела нормальный размер груди. — Когда обошьем его материей, то будет в самый раз. Надо только отбить молотком оставшуюся половину головы.

— О господи! — содрогнулась Владка. — Я не буду отбивать, не хочу, чтобы у меня рука отсохла.

— Глупая! Давай молоток, а если нет молотка, то камень.

Принесли камень. Я опрокинула фигуру Пия X на спину и била по гипсу до тех пор, пока то, что некогда являлось половиной гипсового черепа, не превратилось в мелкие осколки.

— Ну, нате! — воскликнула я, распрямляя спину и отряхиваясь от пыли. — Подметите теперь пол и прикройте бюст бумагой или старым тряпьем. А потом надо подумать, откуда мы возьмем материю для обшивки.

Я побежала к двери, но вдруг поскользнулась и упала — упала так неудачно, что ободрала себе все колено. Поднимаясь с пола, я заметила, что Владка присматривается ко мне с каким-то странным выражением лица. Прихрамывая, я поплелась к выходу.

Безвольно опустив натруженные руки, сидела я в часовне на лавке. Вокруг разливался терпкий аромат фиалок. Пахло сырою землей и зеленью. На синем высоком своде часовни, словно мокрые камушки, сверкали звездочки. За неподвижными кустами миртов и олеандров, растущими в деревянных кадках, за рядами кадушечек с гиацинтами, похожими на застывшую пену, виднелись мертвенно-неподвижные белые очертания Мученика.

«Мне должны поставить хотя бы одну кадушечку с цветами, — подумала я, — и за мои мучения».

Ярко представив себе, что бы сказала в ответ на эти богохульные мысли сестра Юзефа, которой я помогала в украшении плащаницы, я направилась за молотком, чтобы прибить к лавке драпировку. У стен, между шпалерами миртовых деревьев, мелькала гибкая тень монахини. Шелестела гофрированная бумага. Под сводом часовни ютились шорохи, словно стекали струйки воды.

Из-за миртов до меня долетел голос:

— Принеси-ка два подсвечника из ризницы и поставь их на пьедестале…

Только я вышла из часовни, как сразу же окунулась в непроглядную темень бокового нефа. Посередине костела на паркетном полу виднелось пятно света. В центре его лежал крест. Возле него ползали на коленях, то припадая к кафельному полу, то вознося руки кверху, темные фигуры, похожие на черные флажки, которые насадили на древко, и они то взлетают к потолку, то вновь распластываются по земле.

«Ужасно печально, — подумала я, — словно во всем свете нет уже ничего, кроме теней. Даже жить не хочется».

И тут же я наткнулась на пару, уже один вид которой свидетельствовал о страстном желании жить. Девушка, приподнявшись на цыпочки, страстным, тихим голосом шептала что-то на ухо склонившемуся к ней мужчине. Он держал ее под руку. Ее лоб упирался ему в щеку. На шум моих шагов она обернулась и подбежала ко мне.