Наталия Роллечек - Избранницы

Один раз во время вечерней молитвы, после слов: «Господи, помилуй нас»: — из первого ряда стоящих на коленях девчат раздался голос Владки:

— За бесчестье, учиненное святому отцу Пию Десятому, пять раз прочитайте «Богородице дево, радуйся».

Мы стерпели. Что же оставалось делать? Пришлось пять раз прочитать «Богородице дево, радуйся».

По окончании молитвы сестра Алоиза сказала теплым, ласковым голосом:

— Радует меня, что влияние «Евхаристичной Круцьяты» проникает в сердца наших рыцарей. Приди, Владзя, в переговорную. Там лежит кое-что для тебя.

Владку, когда она отправлялась в переговорную комнату, провожали завистливые взгляды; когда она вернулась, то ее приветствовали окриками:

— Ну и что? Что тебе сестра Алоиза дала?

— Залатать четыре подрясника, — понуро ответила Владка.

— А, видишь! Кого лучше держаться: святого отца или нас? В другой раз за столь громкое выражение своих чувств получишь для штопанья половики. За святого отца лучше молиться втихомолку.

— Разумеется, — сунулась в разговор Казя. — Так тихонечко, чтобы только господь бог слышал. И если еще раз вырвется из глотки такое, как сегодня, — бросим тебя в лохань и подержим под водой, — понятно?

Спокойный голос Кази и поддакивания Сабины убеждали, что Владка будет продержана под водой долго и как следует.

Владкины уверения, что она никогда больше не осмелится обращаться прямо к небу, взывая о милосердии к Пию X, не могли уже вернуть покоя в наши сердца.

— Говорю вам, все равно она нас выдаст, — сказала Гелька, которая последнее время с полной апатией, совершенно равнодушно относилась ко всем нашим спорам. — Это уж такой тип. Еще хуже Зоськи. И вообще я в сто раз больше предпочитаю Зоську, чем эту…

— А может, не выдаст? — обеспокоенные, утешали мы себя. — Что бы ей это дало, если бы она выдала?

Гелька пожала плечами.

— Каждая ханжа упряма.

Через несколько дней после этого разговора в нашей мастерской вновь появилась вдова. Было это во время обеда монахинь. Мучимые недобрыми предчувствиями, мы окружили усевшуюся на стул женщину. Вдова подозрительно озиралась, словно чего-то искала. Йоася не выдержала и громко спросила:

— Пани чего-то хочет от нас? Объявлений о бесплатной починке белья мы уже не вывешиваем на заборах.

— И без того много заказов, — подчеркнула Казя.

— Да, мои дорогие, я знаю об этом… Очень мило вы устроились. Мне как раз и хотелось бы спросить, успешно ли у вас идут дела, не нуждаетесь ли в чем? У меня есть новые рисунки вышивок для занавесок. Могла бы вам дать. А что это у вас за ширмой?

— Тазик и полотенце…

— А-а-а, так, значит, вы тазик и полотенце там держите?

Вдруг, отбросив притворный тон, она сказала добродушно и с любопытством:

— Я пришла за тем, чтобы вы мне показали этот ваш манекен. Сколько о нем пришлось наслышаться. У вас, видать, много способов ловить клиенток. Я так не сумею. А вашему манекену ничего не сделается. Только покажите мне его. Что же он такое из себя представляет? Не знаю, нечего особенного увидели в нем заказчицы?

— Да, да! — подхватила Казя. — Это самый обыкновенный манекен, такой же, как и другие. И нечего его показывать. У пани наверняка есть лучший.

— Уж ты мне не рассказывай, какой манекен у меня, мое золотко. Я хочу поглядеть на ваш и за этим-то специально пришла сюда.

С беспомощным бешенством смотрели мы на то, как вдова отодвинула ширму, подбоченилась и уставилась на обшитый полотном бюст. Удивление вдовы польстило нам.

— Так это он? — спросила она, обращаясь к нам.

— Это!

Она вновь повернулась лицом к манекену и молча рассматривала его. Потом отошла назад и опустилась на стул.

— Что это такое?

— Как «что»? Пани разве не видит? Манекен!

— Я спрашиваю, — из чего он?

— А какое пани до этого дело?

— Посмотрим — какое! — заявила она враждебно.

— Матерь божия! Слышите? Да она еще грозит нам! — воскликнула Йоася, заламывая руки. — Как пани смеет так говорить с нами?! И еще после того, как мы сделали пани любезность, уничтожили все объявления!

— Я бы и без вас их уничтожила! — Она вдруг изменила свой враждебный тон на шутливый, рассмеялась и ласково потрепала Йоасю по щеке. — Я с вами живу в согласии, мои паненки. Милые бранятся, только тешатся. Я пришла посмотреть манекен, а теперь прощаюсь с вами и ухожу. Если бы у кого из вас появилось желание отведать пирога с повидлом, прошу пожаловать завтра вечерком, после закрытия мастерской. А этот манекен советую убрать, мои золотые, потому что он может доставить вам неприятности. Да, да, советую убрать. И лучше всего сегодня же, немедленно. До свидания!

Посещение вдовы вселило в нас неописуемый страх. Опасаясь ее прозорливости, мы делали мысленно самые худшие предположения; даже Казины уверения в том, что вдова не может ничего знать о происхождении манекена, не возвращали нам покоя.

— Она — ваш враг. Держитесь в отношении ее настороже, — советовала Гелька. — Однако манекен не убирайте. Пусть знает, что вы ее не боитесь. А то, в противном случае, она сядет вам на шею.

— Почему ты все время говоришь — «вы», «вас», словно сама ты уже здесь посторонний человек? — рассерженно спросила Казя.

Геля покраснела, пожала плечами и ничего не ответила.

В понедельник Зоська позвала меня перед молитвой в спальню, подвела к Владкиной койке и молча показала пальцем на подушку.

— Ну, вижу, — сказала я, — подушка.

— А что еще?

— Ничего. Грязная, точно из хлева.

— А чем выпачкана?

— Испачкана какой-то коричневой мазью или чем-то вроде этого.

— Полижи-ка.

— Грязную подушку?! Лижи сама!

— А я уже полизала. Это повидло.

— Повидло?.. — Понемногу в моей голове начало проясняться. — Нет… — Сделанное открытие вдруг лишило меня сил, коленки задрожали. Я присела на койку. — Неужели она такая подлая?

— Именно такая подлая, — удовлетворенно подтвердила Зоська. — Жрала булку либо пирожок с повидлом. А откуда она его взяла? Известно, — и Зоська торжествующе поглядела на меня.

— Пойдем посоветуемся с Казей.

Совет был короток. Сабина и Казя высказались за немедленное уничтожение манекена, Йоаська и Зоська караулили в трапезной ничего не подозревавшую Владку, а Сабина тем временем незаметно вынесла бюст в хлев. После нескольких ударов молотком от него осталась лишь кучка обломков.

— Однако я никогда не прощу этого Владке, — сказала Казя, выметая обломки. — Только вы ничего ей не говорите.

Остатки бюста, переброшенные через забор, утонули в реке. Казя, охваченная жаждой мести, набила обшивку манекена опилками и, добившись маломальского сходства с несуществующим уже оригиналом, водрузила его на прежнее место.

Обед и короткая рекреация прошли в напряженном ожидании. Когда забренчал звонок, сзывавший нас в мастерскую, и мы отправились туда, то застали в мастерской вдову. Она оживленно разговаривала с сестрой Юзефой.