Шарль де Костер - Фламандские легенды

– Ах, я вижу, вам непременно хочется меня съесть, – молвил Сметсе. – Ну что бы вам стоило вернуть мне мою кузницу даром?

– Не так уже худо быть съеденным таким образом, – отвечал голос. – У моего царя и повелителя рот побольше, чем у той рыбы, что проглотила некогда иудея Иону; [22]ты, словно устрица, шмыгнешь в его желудок, и зубы его тебя даже не заденут; а не захочешь там оставаться, начнешь дрыгать что есть силы руками и ногами, и монсеньор живо выплюнет тебя, не стерпев щекотки. Ты падешь тогда к его ногам и, не теряя уверенности и спокойствия, весело взглянешь на него ясным взором. Таким увидит тебя и госпожа Астарта, она уж, конечно, возьмет тебя в свои любимчики, как это было со многими. Вот и начнется для тебя не жизнь, а малина: будешь весело служить своей госпоже и вычесывать шерсть своему господину. Ну, а что до нас, дьяволов, то мы с радостью примем тебя в нашем доме. Мы насмотрелись достаточно на уродливые и гадкие лица завоевателей, обманщиков, грабителей, воров и убийц, и нам будет сущей отрадой глядеть на славную толстую морду такого веселого кузнеца, как ты.

– Сеньор дьявол! – сказал Сметсе, – право, я не стою такой чести! У вас там недурно, я верю вашим благородным речам. Но я по природе нелюдим: мне будет не по себе среди чужих, да и вы получите от меня мало радости, и петь я не стану. Так вот, вряд ли я смогу вас позабавить, я наперед это знаю. Ах, лучше верните мне мою милую кузницу, моих прежних заказчиков и освободите меня от уплаты! Это был бы поистине великодушный поступок, и он так послужил бы вам к украшению.

– Что же, кузнец, ты собираешься увильнуть от уплаты шутками? – уже сердито спросил голос. – Жизнь тебе не мила, смерть тебе ненавистна, и ты хочешь gratis [23]прожить богато и весело семь лет, которые я тебе предлагаю. Соглашайся, кузнец, или отказывайся! Тебе – кузница, нам – твоя душа. А условия я назвал.

– Горе мне! – воскликнул Сметсе. – Ну, я согласен, коли так надобно, сеньор дьявол!

– Распишись своей кровью вот здесь! – сказал голос.

И к ногам Сметсе упал с дерева кусок черного пергамента и воронье перо. На пергаменте кузнец прочитал написанный огненными буквами договор сроком на семь лет, вскрыл себе ножиком жилу на руке и расписался вороньим пером, смоченным в крови. Тут же он почувствовал, что кто-то вырвал у него из рук пергамент, а потом он услышал шаги, словно это убегал человек в комнатных туфлях.

– Ты получишь свои семь лет, Сметсе! – донесся издалека голос.

И дерево уже не качалось больше, и все искорки погасли на нем.

Сметсе, оторопев, протирал глаза, спрашивая себя, не приснился ли ему сон. Потом он встряхнулся и сказал:

– Не сыграл ли со мной шутку этот дьявол? Неужто у меня опять будет моя славная кузница? Пойду погляжу!

С этими словами он кинулся бежать и еще издали увидел багровое зарево над домами, и ему показалось, что свет, заливающий небо, поднимается с Луковичной набережной.

– А не горит ли это огонь в моей кузнице? – спросил он себя и побежал еще быстрее.

Вся набережная – от мостовой до деревьев, окаймлявших ее, – была озарена словно солнцем.

– Да, это моя кузница!

От радости у Сметсе дух захватило и едва не подкосились ноги; однако он собрался с силами и добежал до дому. Дверь, будто на дворе стоял день, была распахнута настежь, а там, в глубине, жарко пылал чудесный яркий огонь.

При этом зрелище Сметсе не мог больше сдержаться и начал плясать, прыгать и хохотать.

– Кузница опять моя, моя старая кузница! – завопил он. – Весь Гент теперь мой!

Он вошел в кузницу, все осмотрел, проверил, потрогал и увидал на полу аккуратно сложенное железо всех сортов: для кирас, для брусьев, для плугов.

– Клянусь Артевелде, – сказал он, – дьявол меня не обманул!

И он взял в руки брус, живо раскалил его на огне докрасна, и молот застучал по наковальне с такой силой, будто в кузнице загрохотал гром.

– Ну, – говорил кузнец, – опять я держу в руках мои милые инструменты, опять я слышу музыку, которой давно не слыхал!

А когда Сметсе смахнул слезу радости, омочившую его глаза непривычною влагой, он заметил на ларе славный оловянный кувшин, а рядом с ним – славную кружку и, наполнив эту кружку пивом из кувшина, осушил ее, потом наполнил опять, и так – много, много раз.

– Ах, что за брёйнбиир! – похваливал он. – Такое доброе пивцо придает силу мужчине. А я и вкус его позабыл. Но до чего же оно хорошо! – И снова принялся бить по брусу.

Сметсе совсем расшумелся, как вдруг кто-то окликнул его; он глянул в ту сторону, откуда послышался голос, – и увидел жену: она стояла на кухне и растерянно смотрела на него, полуотворив дверь.

– Сметсе, это ты, муженек? – спросила она.

– Я, женушка, – отвечал он.

– Сметсе, подойди ко мне, я боюсь войти в кузницу!

– Почему же ты боишься войти в кузницу, жена? – подивился он.

– Ох, беда! Ты был здесь один, муженек? – допытывалась она, держась за него и все заглядывая в кузницу.

– Да, один, – отвечал он.

– Когда тебя не было, Сметсе, здесь ужас что творилось!

– Что же здесь творилось, жена?

– Я уже легла было спать, – начала она, – как вдруг наш дом весь затрясся и через нашу спальню пролетел огненный шар; он ничего не прожег, вылетел в дверь, покатился по лестнице и угодил прямо в кузницу; там он, наверно, и лопнул: шуму наделал, будто гром загремел! И в кузнице сразу со страшным грохотом растворились все двери и окна. Тут я вскочила с постели, гляжу: вся набережная освещена, вот как сейчас. Я сразу подумала, что у нас в доме пожар: сломя голову бросилась вниз, вбежала в кузницу, а там – в горне пылает огонь, и его, громко пыхтя, раздувают мехи. А в каждом углу в полном порядке само собой укладывается железо всех сортов, – то, что нужно тебе для разных работ. Я не видела рук, которые его укладывали, но ведь кто-то должен был это делать, поверь мне! От страха я закричала, но тут почувствовала, будто кто-то зажал мне рот вроде теплой мохнатой перчаткой, и чей-то голос сказал: «Если не хочешь, чтобы мужа твоего обвинили в колдовстве и сожгли живым на костре, никого не зови и не поднимай шум!» А ведь тот, кто велел мне молчать, сам так нашумел, как бы я никогда не посмела, и это великое чудо, что никто из соседей не услышал его. А у меня, муженек, пропала охота кричать. Я спряталась в кухне и молилась богу, пока не услыхала твой голос и не набралась храбрости приоткрыть дверь. Ах, муженек, раз ты здесь, объясни мне, если можешь, что означает вся эта кутерьма?

– Жена, – сказал Сметсе, – пусть это объясняют те, кто поумнее нас с тобой. А ты старайся лишь делать то, что приказал тебе голос: набери воды в рот и никому не рассказывай, что видела ночью, да ступай спать, до утра еще далеко.