Карл Гьеллеруп - Мельница

— Оправдана ли такая подозрительность? — усомнился мельник.

Ханна также посчитала суждение брата излишне поспешным: нехорошо вменять Лизе в вину грехи родни.

Мельник чрезвычайно удивился, что Лиза вдруг стала предметом разговора, особенно потому, что, сам того не замечая, неотступно думал о ней и страстно желал ее. Она присутствовала в нем как противовес изящному образу Ханны, как искомая фигура на загадочной картинке… и, подобно такой фигуре, играла главенствующую роль. Тут только до него дошло, насколько непримиримы противоречия между ней и его друзьями, обитателями лесничества. Ведь она — дочь, сестра и внучка браконьеров!

Он не мог не улыбнуться подозрению, что Лиза способна обокрасть его… или что там думал про нее лесничий. Она, которая ведет все хозяйство и ни разу не согласилась на повышение жалованья, хотя с лихвой заслужила его. А уж в последние две-три недели Лиза настолько рьяно отдавала себя работе, что он всерьез забеспокоился, как бы она не надорвалась. Подобно Бисмарку, которого в период кризиса шестьдесят шестого года обнаружили спящим с портфелем под мышкой в приемной короля, мельник не далее как вчера застал Лизу с тряпкой в руках уснувшей у него на кровати. Он и теперь представлял себе очертания ее раскинувшейся во сне крепкой и стройной девичьей фигуры, словно служанка, внезапно поддавшись усталости, без сил упала на незастеленную постель. Мельник более не видел уютную гостиную с ее милыми и спокойными обитателями, своим верным другом и своей нареченной невестой; он видел лишь её, столь мало подходящую к этой компании и этим обстоятельствам, почти непристойную фигуру из загадочной картинки.

Дабы скрыть, куда забрели его мысли, а может, и для того, чтобы отвлечь себя от них, он попросил Ханну что-нибудь сыграть для него.

— С удовольствием, — откликнулась она, тут же направляясь к пианино. Она зажгла свечи, поставила перед собой тоненькую тетрадь и заиграла.

Это была ария Папагено «Я самый ловкий птицелов».

— Что скажете? — осведомилась Ханна по окончании игры, выжидательно глядя через плечо на Якоба.

— Изумительно красивая пьеса.

— Конечно, но вы разве не узнали ее? — с некоторым разочарованием спросила она.

— Боюсь, что нет.

— А я-то думала, вы как раз ее хотели когда-нибудь послушать.

— «Волшебная флейта»?

— Да, ее называют именно так.

— Что вы говорите? Пожалуй, мелодия действительно похожа… Я, наверное, просто забыл.

Якоб еще мальчишкой попал в пасторскую усадьбу, когда там играла на фортепьяно одна дама, и на него произвела очень сильное, неизгладимое впечатление мелодия под названием «Волшебная флейта». Поскольку Ханна часто играла ему, у мельника возникло нетерпеливое желание вновь услышать эту музыку, отголоски которой стали в его воспоминаниях звучащим чудом, видением из совершенно иного мира, в чем он не раз признавался Ханне. На днях ей пришло в голову, что эту его любимую пьесу можно поискать в полученной из Копенгагена старой подшивке нот, которые ежегодно выпускал Эрслевский музыкальный музей; и вот, пожалуйста: в первой же взятой тетрадке Ханна обнаружила «Волшебную флейту». Она старательно разучила пьесу и предвкушала, какое произведет впечатление — а впечатления никакого не последовало.

— Да-да, это та самая пьеса, — утешил ее Якоб, — я просто не сразу вспомнил.

— Ой, подождите минутку, — проговорила Ханна, разглядывая заднюю страницу обложки. — Здесь сказано, что это не единственная мелодия под таким названием. Ее сочинил великий композитор, Моцарт. У вас хороший вкус.

Похоже было, что Ханна едва ли не гордится хорошим вкусом мельника.

Она достала из книжного шкафа стопку нот, нашла среди них одну тетрадку и сразу же принялась играть по ней.

«Как полон чар волшебный звук…»

— Да! — вскричал мельник на первых же нотах, просияв, точно ребенок. Теперь он больше не думал о Лизе. Душа его очистилась соприкосновением с великим искусством, которое принесло неизменный покой.

Когда пианино смолкло, лесничий, не отрывавшийся от возни с дубовыми ветками, тоже улыбнулся и одобрительно закивал.

— Да, такая музыка и мне пришлась по нраву. Хотя она вроде бы и веселая — похоже даже на танцевальную мелодию, — в ней чувствуется какое-то смирение и благочестие. Я был бы не прочь послушать дальше.

— Тут еще очень много, и я с удовольствием поиграю. Сегодня я, кажется, в ударе и довольно хорошо читаю с листа.

— Только час уже поздний, — возразил мельник, — нам пора трогаться в обратный путь.

— Какая досада! — заметил лесничий. — Мы так хорошо сидим все вместе. Но ты, конечно, прав: мальчонку и впрямь не стоит томить слишком поздно.

— Тогда у меня есть хороший совет, — сказала Ханна, отворотясь от пианино. — Оставьте Ханса ночевать здесь. И вообще, если вы завтра пришлете работника с его одеждой, мальчик может побыть у нас несколько дней. Кстати, я даже обещала ему испросить вашего разрешения. Да и погода, может, будет получше.

— Будет-будет, барометр пошел вверх, — подтвердил брат.

Если бы они в эту минуту внимательно наблюдали за мельником, то, к своему удивлению, заметили бы на его лице невесть откуда взявшийся страх. В памяти Якоба живо всплыл вечер у шурина, когда перед ним возникла та же дилемма, которую он расценил как искушение. В тот раз он ни в коем случае не захотел расстаться с сыном и одному идти домой — к Лизе. Мельнику необходимо было иметь рядом это невинное создание, живое супругино наследство, которое служило ему ангелом-хранителем от злых духов. А теперь? Теперь то же предложение пробудило в нем плохо сдерживаемое желание оставить мальчика у своих благочестивых друзей… освободиться от него, как освобождаются от мук совести, и стремглав нестись домой, к Лизе. Поначалу это открытие испугало Якоба. Ему не хватало смелости воспользоваться подвернувшимся случаем; он даже не отваживался поднять взгляд. Ему было безумно стыдно перед этой чистой душой, которая столь наивно, ничего не подозревая, играла на руку демону соблазна, поскольку сама давала другу, коему призвана была служить добрым гением, возможность предать ее.

— Что скажешь, Ханс? — чуть слышно спросил он. — Хочешь остаться у дяди Вильхельма и тети Ханны?

Мельник с надеждой смотрел на мальчика: может, Хансу больше хочется домой, и тогда он ни за что не станет уговаривать сына.

Но Ханс подпрыгнул от радости и обещал вести себя самым примерным образом.

— Ну, если он не будет вам в тягость… — пробормотал отец.

— Как вы можете такое говорить? Нам с ним будет только веселее.

Якоб встал и прошел в угол, к табачному столику, чтобы заново набить трубку.

Ханна тем временем продолжила игру… Ария Зарастро и величественная храмовая музыка привели брата с сестрой в еще больший восторг, чем первые пьесы; мельник же пребывал в таком смятении чувств, что божественная красота музыки не находила отклика в его душе.