Готфрид Келлер - Мартин Заландер

Обе пары завершили обход гостей, поблагодарив всех за оказанную честь и должным образом попрощавшись, меж тем как на столы уже выставили множество свечей, а по краю сада зажгли чаши со смолою. У подножия маленькой сцены они на мгновение остановились, поскольку у братьев разом возникла мысль, что после происшедшего им, членам Большого совета, не мешает все-таки сказать несколько слов. Они полагали, что лучше всего будет, если они, представители двух партий, проиллюстрируют, как говорится, провозглашенное тестем примирение партий, быстро поднимутся на сцену и там, произнеся соответствующие краткие речи, на глазах у всего свадебного общества обменяются рукопожатием. Пока братья обсуждали, кому — старолибералу Исидору или демократу Юлиану — первым взять слово, на сцене у них над головой послышался громкий топот, привлекший всеобщее внимание.

Двое оболтусов, не то оборванных бродяг, с суковатыми палками и котомками за спиной, под ручку вылезли на балкон, топая и горланя. Оба в лохматых париках из пакли, с такими же бородами, с огромными фальшивыми носами — понять невозможно, кто бы это мог быть. Вроде как не зная, куда податься, они наконец отпустили друг друга и стали лицом к лицу. Не иначе как два шутника, вырядившись таким манером, надумали повеселить компанию, и все, посмеиваясь, ждали, что они представят. Некоторое время оба бранили судьбу, Бога и весь свет, потом начали советоваться, что бы такое предпринять, дабы обеспечить себе благополучное житье-бытье. Они перечислили великое множество несуразных вещей, какие уже перепробовали или могут испробовать, и тут вдруг один придумал: не использовать ли убеждения, которые определенно где-то завалялись, поскольку надобности в них никогда не возникало.

— Убеждения? — вскричал второй. — Ведь и у меня они наверняка где-то есть, свеженькие, как новорожденный младенец!

Оба мигом скинули с плеч котомки, развязали и принялись рыться в жалком барахлишке, но долго ничего не находили.

— Погоди! — воскликнул один. — Вот тут, кажись, что-то есть! — С этими словами он достал маленькую деревянную игольницу. Осторожно приоткрыл и заглянул внутрь. — Ага, тут они! — Он быстро закрыл крышку.

Второй оболтус отыскал крохотную коробочку для пилюль, с такой же осторожностью, как первый игольницу, открыл ее, тотчас закрыл и вскричал, что его убеждения там, в целости и сохранности!

Каждый теперь удостоверился, что означенное достояние не пропало, — так как же с ним поступить? И вдруг один из оболтусов вспомнил, что вскорости в этих краях состоится пышная свадьба чистой девы Демократии и старика Либерализма и по этому случаю потребуется большой запас убеждений, причем обоего рода, и либеральных, и демократических. Всякого, кто располагает оными, пусть даже в малых количествах, ожидает превосходное угощение, а коли он основательно выпьет-закусит, ему обеспечена хорошо оплачиваемая должность с непрерывным отпуском и т. д. Оба единодушно решили отправиться на эту свадьбу и предложить свои убеждения. Но чтобы не быть друг другу помехою, разделиться: один явится к невесте, а другой — к жениху. Тут они еще раз осмотрели свои малюсенькие достояния в игольнице и в пилюльнице — не найдется ли указания, кому куда податься. Но подсказок не обнаружили, а потому измыслили другой выход: определить по жребию, у кого из них убеждения будут либеральные, а у кого демократические.

Усевшись на пол, они достали старый и грязный кожаный стакан с костями и разыграли между собой партии, разумеется опять со всякими шутками-прибаутками.

— Паршивая игра, — воскликнул один, — коли она без пивка!

— А давай представим себе полные кружки! — отозвался второй. — Видишь, какое отличное свежее пиво! Пей!

В конце концов они закончили жеребьевку, которую изрядно растянули веселыми жульническими выходками. Каждый затвердил название своей партии и для вящей надежности завязал узелок на старом носовом платке, который нашелся у одного из них и теперь украсился двумя памятными узелками. Выкрикивая «эгей!» и «ура!», оба исчезли за кулисами, как их и не было.

Все это время нотариусы с молодыми женами стояли перед сценой и молча смотрели на происходящее. Теперь они, красные как раки, переглянулись, однако заговорить не рискнули. К счастью, пора было поспешить на станцию, о чем им уже напоминали. В сопровождении родителей, предварительно переодевшись, они незаметно покинули торжество. Поезда уже стояли готовые к отправлению. Тут братья улучили-таки минутку и спросили друг у друга, кто из них выболтал про жребий; каждый уверял, что словечком не обмолвился. Значит, кто-то из знакомых подсмотрел! — единодушно заключили они, вынеся от прекрасной свадьбы неприятное сознание, что вступили в семейную жизнь отягощенные сплетней. Когда пришло время садиться в первый поезд, а сестрам Зетти и Нетти — впервые в жизни разлучиться, их обеих тоже охватило печальное, словно бы полное предчувствий настроение; они пали друг дружке на шею и безудержно разрыдались.

А в свадебном саду даже и не догадывались, что шутка двух оболтусов была понята и смысл ее принят к сведению; остальная публика восприняла ее как безобидный сатирический свадебный розыгрыш и весело посмеялась. Только недоумевала, кто же такие эти парни.

Ввиду присутствия множества молодых женщин в зале трактира все же устроили танцы, и, когда в полночь заландеровский спецпоезд прибыл забрать мюнстербургских гостей обратно в город, дом и сад остались ярко освещены, и дивная июньская ночь полнилась песнями и музыкой.

К народно-политическому свадебному торжеству, которое вскоре было у всех на устах, Мартина Заландера дополнительно подтолкнуло Арнольдово письмо; ему хотелось прогрессивным делом лаконично ответить на, как он выразился, чванливое всезнайство сына, хотя фактически получилось весьма многословно.

Теперь нежданно-негаданно возникло последствие, о котором он вовсе не думал. В тех местах, где состоялся праздник, один из членов Большого совета по причине домашних неурядиц подал в отставку прямо посреди срока своих полномочий, и, чтобы обеспечить ему замену, требовались новые выборы. Подыскивая подходящего кандидата, вспомнили про демократа Заландера, а поскольку он однажды взял самоотвод, отрядили к нему ходатаев, чтобы те уговорили его согласиться. Застигнутый врасплох, Мартин попросил немного времени на размышление, очень уж они наседали; он действительно искренне намеревался еще раз серьезно взвесить, стоит ли делать такой шаг, а в особенности разобраться, какое значение все это возымеет для него лично.

Мартин не принадлежал к числу поборников освобождения и равноправия женщин в общественной жизни и, сколь ни высоко ценил собственную жену, никогда прямо не спрашивал ее совета и мнения касательно социальных проблем. Тем самым он оставался верен своей позиции. Однако весьма охотно допускал влияние, какое она оказывала как бы ненароком, когда он говорил практически обо всем, что его волновало, большей частью размышляя вслух в ее присутствии — за утренним кофе, за обедом, перед сном и на прогулках. Тогда она могла по собственному выбору высказаться о любом предмете, выразить свои эмоциональные оценки или возражения, а не то и промолчать. В последнем случае он делал вывод, что вопрос ей неинтересен, и потихоньку прекращал свои раздумья вслух. Если же она высказывалась одобрительно или, наоборот, критически, в особенности о тех или иных персонах, он в свою очередь мог воспользоваться тем, что полагал умным и правильным, и оставить без внимания то, что вытекало, к примеру, из логической ошибки либо из недопонимания. Действуя так, он не лишал себя вспомогательных источников, струящихся в душе здравомыслящей домохозяйки, и отдавал ей заслуженную дань.