Готфрид Келлер - Мартин Заландер

Лицо бедного старика, кажется, осунулось еще больше, когда он сказал, глядя в сторону, на грани слез:

— Так оно и есть, я начинаю понимать!

Он замер в печальной задумчивости, как человек, который пытается распрощаться с необходимым ему словом или представлением, а немного погодя сказал:

— В начале этой истории мы с женой всё думали-гадали, откуда мальчики унаследовали эту скверность. Мы, конечно, люди простые и дальше дедов и их времени ничего не помним; про то, что отстоит дальше, нам известно так же мало, как про язычников, от коих мы все происходим. Однако ежели во времена моего прадеда, к примеру, что случилось или кого наказали, то отец мой про это знал и говорил, потому как часто рассказывал про своих деда и бабку. И с женою моей так же. Только про одного из дедовых братьев она смутно помнила, будто он украл бочонок яблочного сидра, причем из милосердия: безалаберный возчик оставил его на солнцепеке, а сам сидел себе в холодке трактира. За это его, в смысле двоюродного деда, упрятали в башню.

— Да уж, это совершенно не в счет, — улыбнулась г-жа Мария, хотя старик рассказывал вполне серьезно. Она встала, собираясь уходить. Папаша Якоб чуть помедлил, потом робко сказал, что сердце ему гнетет кое-что еще. И на ее просьбу рассказать продолжил:

— Я вот думаю, семейным обстоятельствам наших сыновей теперь тоже конец. Жена моя знать об этом не желала, еще когда могла и любила поговорить, до бегства второго сынка. Но я могу и должен одобрить, коли молодые женщины теперь подадут на развод. Не знаю, возможно ли что другое, особенно после того, что услыхал про письма, написанные сыновьями. В моей беде меня бы вдвойне угнетало, кабы привелось видеть, как моя кровь вдобавок обременяет нечестием порядочную семью. Нет, не думайте, госпожа Заландер, что я обижусь на этакий шаг и не почту его совершенно справедливым! Я не мог вам этого не сказать и прошу вас не держать обиду на нас с женой за все дурное, что вам довелось и еще доведется пережить из-за нас.

Мария Заландер протянула ему руку.

— В общем все так и есть, как вы предполагаете, — сказала она. — Наши дочери должны расстаться со злополучными мужьями; им пришлось вытерпеть много больше, нежели вам известно, притом обе молчали. И всю жизнь нести на своих плечах еще и то, что будет теперь, они не настроены, да и мы такого не допустим. Но от имени моих близких я благодарю вас за столь благородное отношение и уверяю вас, что мы, сознавая, сколь большую ошибку совершили и наши дочери, сохраним добрую память о вас и вашей достойной супруге и, коль скоро возникнет нужда, охотно окажем вам дружескую услугу. Нынче там, у постели, и здесь, в этой комнате, я во многом смогла разобраться глубже! Прощайте и да поможет вам Бог!

Со слезами на глазах она еще раз подала Якобу руку, которую тот пожал своею дрожащей рукой. Но ответить ничего не сумел, непривычная разговорчивость вдруг снова иссякла.

В задумчивости г-жа Заландер пошла прочь; размышляла она о том, сколь по-разному при всей печальности распределилась судьба меж двумя семьями, хотя с учетом своего в ту пору более зрелого возраста дочери все-таки больше виноваты в легкомысленных браках. И кто знает, уж не от женитьбы ли на богачках у опрометчивых нотариусов как раз и возникло желание разбогатеть самим. Потом ей вспомнились грустные рассуждения стариков и украденный кем-то из предков бочонок сидра.

«Бедолагам только и не хватало доискиваться, — думала она, — от кого достались по наследству беды — от отцовских предков или от материнских, — которые произрастают сейчас на их земле! Об этом я Мартину ничего не скажу, не то ведь тоже примется копать и добавит к своим педагогическим запросам еще один, о теории естественного отбора применительно к нравственному воспитанию народа или как уж он его назовет! И видит Бог, трогательный поступок потерявших надежду родителей будет со временем раздут до этакого гомункулуса!»

Тут Мария рассуждала не по науке; но ее это не заботило, и про бочонок сидра она умолчала.

Через два дня после получения письма от Юлиана газетная телеграмма сообщила о его аресте в Лиссабоне, где он спокойно разгуливал, имея при себе вполне достаточно денег.

Еще через восемь дней его доставили в Мюнстербург, самым суровым образом, с тисками на пальцах, потому что по дороге он пытался бежать. Вскоре его процесс догнал Исидоров, ведь махинации Исидора требовали более сложных и долгих разбирательств, нежели забавно-простенькие гешефты Юлиана.

Наконец обвинительные акты были написаны, а так как братья уже не отрицали ни одного из реально совершенных ими проступков, Верховный суд кантона мог бы вынести решение по обоим делам, если бы в каждом из оных не осталось кой-каких мошенничеств, каковых ни тот ни другой обвиняемый не признавал и каковые покамест прояснить не удалось. Лишь буквально в последнюю минуту напали на след пособника, к услугам которого, совершенно независимо друг от друга, временами прибегали оба Вайделиха, никак не думая, что этот человек догадается о рискованном характере поручений. Но ввиду странноватого поведения братьев и многочисленности означенных поручений тот вскоре смекнул, что к чему, или, по крайней мере, нагло утверждал, будто он их раскусил, и за их счет, но в свой карман совершил целый ряд умеренных добавлений или вычетов, смотря по обстоятельствам платежей или закупок. Этот второстепенный прихлебатель был в итоге заключен в тюрьму, допрошен, подвергнут очным ставкам и фактически уличен. Однако он все отрицал, и все три дела пришлось передать в суд присяжных и рассматривать в совокупности.

Таким образом, злополучные братья и их родственники не убереглись от самого скверного, сиречь от публичного спектакля, ведь в назначенный день перед зданием суда и в окрестных трактирах спозаранку собралось множество народу. Посреди беспокойно волнующейся толпы они сидели на скамье подсудимых как на островке посреди моря. Но на сей раз не могли, как в Большом совете, пойти к столу и написать письма, а вместо услужливого посыльного за спиною у каждого стоял полицейский.

На другом островке сидела кучка присяжных, простые люди, коим выпало по жребию приехать сюда с разных концов кантона, вместе со старшиною, каковым они сами в спешке назначили того, кого в силу общественного его положения считали самым ловким.

На возвышении, словно на скале, расположились судьи. Количество вызванных свидетелей оказалось столь велико, что в зал их приводили лишь небольшими группами, и каждый раз обвиняемые рассматривали их робким взглядом. Все это были хорошо знакомые им крестьяне, которых они бы совершенно разорили, не вмешайся государство и его налоговые органы. Явилась и большая компания финансистов, каковые рассчитывали стребовать изрядный кус совокупного ущерба, превышающего полмиллиона.