Эдгар По - Бойся Кошек

— Черт побери, эта «индианка» объявила нам войну! Что ж, посражаемся, моя милая. Только пока отгоните ее подальше, а то со всеми этими веревками я и пальцем пошевелить не смогу, если она вздумает выцарапать мне глаза. Эй, старик, не забывай про веревку!

Теперь Амелия уже сама попросила проводить ее наружу. Я обнял супругу за талию и повел к выходу, краем глаза успев заметить, что кошка, выгнув спину, изготовилась для прыжка на своего врага.

Однако произошло нечто совсем иное. Неожиданно для всех она с диким, даже каким-то адским воем бросилась на… служителя, нацелив вытянутые когти прямо ему в лицо. Они до сих пор стоят у меня перед глазами — длинные как клинки, которыми она с безжалостной силой вцепилась в лицо бедного старика. Еще один взмах, и от его левого глаза чуть ли не до самого подбородка потянулась красная, слезящаяся бурой кровью полоса.

С криком ужаса и боли служитель отпрянул назад, к стене, выпуская веревку из рук. Я бросился, было, к нему, но опоздал — длинный жгут молнией метнулся сквозь кольцо, и ничем не сдерживаемая громада металла с оглушительным звоном и лязгом соединилась с корпусом «Девы».

За какое-то мгновение перед тем, как все это произошло, я успел заметить застывшее на лице Хэтчисона выражение безмерного ужаса; в глазах его словно промелькнула смертельная тоска по чему-то далекому, неведомому…

С губ несчастного не сорвался ни единый звук. Шипы сработали отменно. Когда я все же набрался сил и открыл дверцу «Девы», то понял, что конец, к счастью, был почти мгновенным — острые иглы настолько глубоко вошли в тело Хэтчисона, что буквально рассекли череп на три равные части. Ниже я смотреть не стал…

Лишенное опоры, но продолжавшее оставаться связанным, тело вывалилось наружу и с мокрым, чавкающим звуком рухнуло на пол у моих ног, вытянувшись во всю длину. Голова повернулась и застыла, а лицо устремило к потолку безжизненный взгляд.

Я подскочил к жене, обхватил ее и вывел на свежий воздух, поскольку понимал, что сейчас обморок неизбежен. Едва усадив ее на скамью, я бросился обратно.

Наш служитель сидел, прислонившись к деревянной колонне и оглушая помещение надсадным стоном, одновременно стараясь хоть как-то сдержать носовым платком струившуюся по лицу кровь.

А на лице Хэтчисона сидела та самая кошка, с довольным выражением слизывавшая — как тогда с котенка — кровь с пустых глазниц нашего мертвого спутника.

Думаю, никто не посчитает меня жестоким за то, что, схватив один из стоявших у стены мечей, я рубанул им по этой чертовой ведьме, отчего тело ее надвое разлетелось в разные стороны.

Артур Порджес всегда считался автором детективных произведений, и, как это и бывает довольно часто в подобных случаях, его произведения, относящиеся к другим жанрам, оказались во многом забыты или обойдены вниманием критиков и читающей публики. Между тем он не только является творцом детектива, расследующего хитросплетения криминального замысла, сидя в инвалидном кресле, но также опубликовал ряд рассказов сугубо мистического, сверхъестественного и «ужасного» толка, обычно отличающихся четкой проработанностью сюжетной линии. Возможно, в этом сказывается его строгий научный подход к подготовке своих произведений, и немудрено — ведь автор долгое время являлся преподавателем математики в университете.

Содержание его снов резко и неожиданно изменилось. Очаровательная девушка, которую он преследовал по залитому лучами солнца саду, бесследно исчезла. Он искал ее всюду и, так и не найдя, впал в отчаяние, поскольку лишь во сне мог наслаждаться обществом молоденьких стройных девушек. Он уже собирался было выследить одну из ее призрачных сестер, когда впервые заметил, что небо сильно потемнело. Перед глазами поплыла странная, почти неуловимая для взгляда дымка, которая стала медленно, но неумолимо опускаться на окружавший его игривый и беззаботный мир. Солнце превратилось в едва различимое, маслянисто-багровое пятно, в мгновение ока придав веселому ландшафту непривычный и даже зловещий оттенок.

В последнее время подобные перемены происходили с ним все чаще. Безмятежная и счастливая в ярком свечении Земли Снов, к нему приходила его давно забытая юность, и он забавлялся, наслаждаясь притоком божественных сил и ничем не сдерживаемой свободы, что было достижимо теперь, увы, лишь в сновидениях. Однако постепенно — сначала лишь изредка, а в последнее время все чаще — в этом упоительном, пьянящем плавании в ночи стали происходить внезапные перемены настроения, превращавшие его переживания в сплошную пытку.

Вот и сейчас его со всех сторон окружали порожденные сном миниатюрные, а то и просто крохотные создания, разбегавшиеся в разные стороны подобно муравьям в струе ядовитого аэрозоля; уносясь на своих бесшумных ножках, они оглушали пространство сливавшимися воедино воплями страха, хором призывая спасителя: «Барабанщик! Барабанщик!»

Барабанщик! Он в очередной раз вспомнил его, а вспомнив, опять испугался. До него с отчетливой и безрадостной ясностью наконец дошло, что теперь он сам стал объектом преследования, оказался низверженным со своего величественного пьедестала, делавшего его повелителем царства снов, в бездонную пропасть выматывающего душу страха. Вместо того, чтобы своенравно управлять окружавшими его со всех сторон крохотными существами, он сам куда-то мчался, едва ли не летел, скрываясь от неведомого ему преследователя, который не был простой смертью, но именно от своей загадочной сущности становился еще более страшным и кошмарным.

Как и в прошлые разы, он куда-то бежал, выматываясь до такой степени, что все его тело превращалось в единый комок полыхающей, агонизирующей плоти; ему приходилось, задыхаясь и захлебываясь рыданиями, укрываться от таинственного врага, устремляясь к спасительному покрову родного дома. В самое последнее мгновение он каким-то чудом успевал заскочить в него, захлопнуть за собой дверь и… проснуться. Он лежал, насквозь промокший от липкого, холодного пота, с дико бьющимся сердцем, но уже бодрствуя — о, как радовался он этому пробуждению! — и чувствуя себя в безопасном окружении собственной постели.

Некоторое время он продолжал находиться в состоянии полной неопределенности, расходуя драгоценные секунды на то, чтобы разобраться, что же за существо гналось за ним. Оглушенный и одновременно изумленный отравленными воспоминаниями, он оглядывался вокруг себя, боясь устремить взор прямо перед собой и вместе с тем холодея при одной лишь мысли о том, что ему и в самом деле удастся разглядеть то, что доселе было столь тщательно от него сокрыто.