Эмиль Золя - Истина

— Бѣдная моя женушка, не собираешься ли ты меня обратить?

— А почему бы нѣтъ? — возразила она съ невольною живостью. — Неужели ты думаешь, что я недостаточно люблю тебя, чтобы желать твоего спасенія? Ты не вѣришь въ будущую жизнь и въ ту кару, которая тебѣ предстоитъ; но я понимаю твою погибель, и потому не проходитъ дня, чтобы я не молилась за тебя и не просила Бога о твоемъ обращеніи на путь истинный! Я готова отдать десять лѣтъ жизни — о, съ радостью! — чтобы очи твои раскрылись для истиннаго свѣта… Ахъ, еслибы ты мнѣ повѣрилъ, еслибы ты меня настолько любилъ, чтобы идти за мною, — намъ бы предстояло въ будущемъ вѣчное блаженство!

Она вся дрожала въ его объятіяхъ, она такъ увлеклась своею мистическою экзальтаціею, что Маркъ испугался: онъ не подозрѣвалъ, что зло пустило такіе глубокіе корни. Она наставляла его, она пыталась обратить его въ свою вѣру, и Марку стало ужасно совѣстно: развѣ это было не его обязанностью, которою онъ пренебрегалъ въ продолженіе столькихъ лѣтъ? Онъ невольно выразилъ вслухъ свои мысли и этимъ сдѣлалъ непоправимую ошибку.

— Ты говоришь все это не отъ себя: тебя научили этому другіе, и ты являешься невольною разрушительницею семейнаго счастья.

Тогда она возмутилась.

— Зачѣмъ ты меня оскорбляешь? Неужели я, п твоему мнѣнію, такъ ничтожна, что неспособна дѣйствовать по собственному разумѣнію? Что же, я, по-твоему, такъ глупа, что могу быть лишь орудіемъ въ рукахъ другихъ людей? Если находятся вполнѣ почтенные люди, которые интересуются твоею судьбою, ты бы долженъ быть имъ за это благодаренъ, а ты смѣешься, когда я съ тобою объ этомъ говорю, ты считаешь меня дурочкою, которая повторяетъ заученный урокъ!.. Нѣтъ, мы не понимаемъ другъ друга, и это главная причина моей печали.

По мѣрѣ того, какъ она говорила, въ его душѣ разрасталось чувство глубокаго отчаянія.

— Да, правда, — проговорилъ онъ медленно, — мы не понимаемъ другъ друга. Одно и то же слово имѣетъ для насъ разное значеніе. Ты обвиняешь меня въ томъ, въ чемъ я тебя обвиняю. Который же изъ насъ идетъ въ сторону разрыва? Кто готовъ пожертвовать собою для другого? Ты говоришь, что я виновенъ, — и ты права, но теперь слишкомъ поздно, и я не въ силахъ исправить свою ошибку. Я долженъ былъ научить тебя раньше понимать, что такое истина и справедливость.

Она еще болѣе возмутилась, чувствуя въ его словахъ волю главы дома.

— Да, да, конечно, меня надо всему учить, мнѣ нужно раскрыть глаза! Но вѣдь я отлично понимаю, гдѣ истина и справедливость, а ты не долженъ бы и произноситъ этихъ словъ!

— Почему?

— Потому что ты отошелъ отъ правды, увлекшись этимъ ужаснымъ дѣломъ Симона; ты потерялъ возможность судить о правдѣ, и единственнымъ оправданіемъ можетъ служить то, что ты потерялъ разумъ и не знаешь, что творишь.

Теперь Маркъ понялъ причину, почему Женевьева пыталась увлечь его съ намѣченнаго пути. Корень зла — это дѣло Симона. Госпожа Дюпаркъ и ея помощники старались отнять у него Женевьеву, чтобы нанести ему смертельный ударъ, лишить его энергіи къ раскрытію истины и тѣмъ спасти дѣйствительнаго преступника. Голосъ его задрожалъ отъ невыносимой муки.

— Ахъ, Женевьева! То, что ты говоришь, ужасно! Вѣдь это конецъ всему, конецъ нашему счастью, если мы на это вопіющее дѣло смотримъ съ разныхъ точекъ зрѣнія. Неужели ты несогласна со мною насчетъ несчастнаго Симона, — неужели ты не вѣришь, что онъ пострадалъ невинно?

— Конечно, нѣтъ.

— Ты считаешь этого чистаго человѣка преступникомъ?

— Безъ сомнѣнія! Ваша увѣренность въ его невинности ни на чемъ не основана. Я бы хотѣла, чтобы ты послушалъ мнѣнія людей, чистую жизнь которыхъ ты осуждаешь. А если ты ошибаешься въ такомъ ясномъ дѣлѣ, то могу ли я вѣрить твоимъ словамъ, твоимъ взглядамъ и твоимъ несбыточнымъ мечтамъ о какомъ-то счастдивомъ будущемъ?

Маркъ обнялъ ее и хотѣлъ ласкою побѣдить ея строптивость. Онъ сознавалъ, что несогласіе въ такомъ важномъ вопросѣ равносильно полному разрыву; онъ чувствовалъ, что ядъ, которымъ питали ее, омрачилъ ея разумъ.

— Слушай, Женевьева: постарайся повѣрить мнѣ, что я не ошибаюсь насчетъ Симона, что истина и справедливость на моей сторонѣ, и что я исполняю свой долгъ, заботясь о томъ, чтобы спасти товарища.

— Нѣтъ, нѣтъ!

— Женевьева, помиримся, моя дорогая! Уйди изъ того мрака, и вернемся вмѣстѣ на путь истиннаго свѣта.

— Нѣтъ, нѣтъ! Оставь меня! Я устала и не хочу даже слушать того, что ты говоришь.

Она высвободилась изъ его объятій, она отдалилась отъ него. Напрасно онъ старался ласками и поцѣлуями вернутъ ее къ себѣ: она не отвѣчала ему на его ласки и замкнулась въ ледяную холодность. Надъ ихъ любовью пронеслось мертвящее дыханіе злобы, и вся комната, казалось, потонула во мракѣ враждебной отчужденности.

Съ этого дня поведеніе Женевьевы становилось все болѣе нервнымъ и суровымъ. Въ домѣ бабушки перестали стѣсняться насчетъ ея мужа и открыто осуждали его поступки; соразмѣрно этимъ нападкамъ нѣжность ея къ Марку все убывала. Постепенно онъ обращался въ общаго врага, въ человѣка, который пренебрегаетъ всѣми законами нравственности. Всякое посѣщеніе Женевьевой домика на площади Капуциновъ отражалось въ семейной жизни вспышками и оскорбительными словами и все большею и большею холодностью въ отношеніяхъ. Ссоры происходили обыкновенно вечеромъ, когда супруги ложились въ кровать; днемъ они рѣдко видѣлись: онъ былъ занятъ работами въ классѣ, она бывала или у бабушки, или въ церкви. Ихъ любовная близость постепенно переходила во вражду, и Маркъ, несмотря на свою уступчивость и терпимость, иногда не могъ воздержаться отъ рѣзкаго слова. Однажды онъ сказалъ ей:

— Завтра, моя дорогая, ты мнѣ будешь нужна въ классѣ послѣ обѣда.

— Завтра я не свободна: меня ждетъ аббатъ Кандьё. Да, кромѣ того, я вообще не хочу тебѣ помогать, — не разсчитывай на меня.

— Какъ, ты не хочешь больше мнѣ помогать?

— Нѣтъ, я осуждаю твои занятія. Пропадай, если тебѣ это нравится, а я хочу искать спасенія души.

— Тогда лучше каждому изъ насъ идти своей дорогой!

— Какъ хочешь.

— Голубушка моя! Неужели отъ тебя я слышу такія слова? Они не только омрачили твой умъ, но и подмѣнили твое сердце… Ты теперь заодно съ этими ханжами!

— Молчи, молчи, несчастный! Ты, ты самъ находишься на пути лжи и погибели! Ты кощунствуешь, ты заодно съ дьяволомъ, и мнѣ нисколько не жаль этихъ дѣтей, если они такъ глупы, что давно не убѣжали отъ тебя!

— Бѣдная моя, ты когда-то была умна и образованна, — какъ можешь ты говорить такія глупости?!

— Ну что-жъ! Когда жены дѣлаются глупыми, ихъ бросаютъ!

Маркъ, возмущенный, не пытался съ нею спорить, не пытался, какъ бывало, увлечь ее своими ласками. Часто они оба лежали съ открытыми глазами и не могли уснуть. И тотъ, и другой чувствовали, что они оба не спятъ, но не находили другъ для друга ласковаго слова, и окружающій ихъ мракъ казался бездонною пропастью. отдѣляющею этихъ когда-то страстныхъ любовниковъ.