Эмиль Золя - Истина

Когда Маркъ узналъ объ этомъ событіи, то поспѣшилъ въ Бомонъ, чтобы повидать Сальвана. На этотъ разъ «Маленькій Бомонецъ» не совралъ: отставка Феру была подписана. Де-Баразеръ не хотѣлъ и слышать о снисхожденіи. Когда Маркъ началъ умолятъ своего друга сдѣлать еще попытку, Сальванъ сказалъ съ грустью въ голосѣ:

— Нѣтъ, нѣтъ, это безполезно: я ничего не добьюсь. Де-Баразеръ не можетъ иначе поступить; по крайней мѣрѣ, онъ въ этомъ убѣжденъ; его политика оппортунизма нашла теперь жертву, и отставка Феру поможетъ ему выпутаться изъ затрудненіи. Не жалуйтесь. Удаляя Феру, онъ спасаетъ васъ.

Маркъ съ болью въ душѣ высказалъ все свое горе по поводу такого рѣшенія.

— Вы въ этомъ не виноваты, мой другъ. Де-Баразеръ броситъ клерикаламъ жертву, которой они требуютъ, и сохранитъ хорошаго работника. Такой выходъ вполнѣ благоразуменъ… Ахъ, сколько нужно слезъ и крови, чтобы добиться самаго незначительнаго прогресса, и сколько труповъ должны лечь въ траншею, пока очередъ дойдетъ до побѣдоносныхъ героевъ!

То, что предсказалъ Сальванъ, сбылось весьма скоро. Феру получилъ отставку на той же недѣлѣ; не желая отбывать воинскую повинность, онъ бѣжалъ въ Бельгію, чтобы этимъ выразить свой протестъ противъ общественной несправедливости. Онъ надѣялся найти въ Брюсселѣ какое-нибудь занятіе, которое дастъ ему возможность выписать жену и дѣтей и возстановить на чужбинѣ свой разрушенный домашній очагъ. Онъ даже былъ доволенъ избавиться отъ каторжной должности учителя и дышалъ полною грудью, какъ человѣкъ, свободный отъ всякаго гнета. Жена его и дочки пока устроились въ Мальбуа, въ двухъ маленькихъ каморкахъ; госпожа Феру принялась мужественно за работу, но ей съ трудомъ удавалось заработать насущный хлѣбъ. Маркъ посѣтилъ ее, поддержалъ несчастную въ горѣ; сердце его надрывалось отъ жалости, а въ душѣ жило сознаніе невольной вины въ несчастьѣ этихъ людей. Теперь его дѣло о снятіи картинъ со стѣнъ класса было забыто среди шума, поднятаго оскорбительнымъ поступкомъ Феру. «Маленькій Бомонецъ» громко праздновалъ побѣду; графъ Сангльбефъ прохаживался по Бомону, какъ настоящій герой, а братья, капуцины, іезуиты, братъ Фульгентій, отецъ Филибенъ и отецъ Крабо имѣли такой видъ, точно они теперь сдѣлались неограниченными хозяевами всего департамента. Жизнь шла своимъ чередомъ; борьба готовилась на другой почвѣ, жестокая, упорная.

Въ одно воскресенье Маркъ удивился, видя, что жена его вернулась съ молитвенникомъ въ рукахъ.

— Ты ходила въ церковь? — спросилъ онъ.

— Да, — просто отвѣтила Женевьева. — Я исповѣдывалась.

Онъ взглянулъ на нее и поблѣднѣлъ, чувствуя, какъ сердце его похолодѣло.

— Ты пошла на исповѣдъ и ничего мнѣ объ этомъ не сказала?

Она притворилась, въ свою очередь, удивленной, но отвѣтила тихо и спокойно, по своему обыкновенію:

— Сказать тебѣ,- зачѣмъ? Это дѣло совѣсти. Я не мѣшаю тебѣ поступать такъ, какъ ты хочешь, и полагаю, что сама имѣю право также поступать по своему желанію.

— Конечно; однако, ради общаго согласія, лучше было бы сказать мнѣ объ этомъ.

— Теперь ты знаешь. Я вовсе не скрываю… Надѣюсь, что мы все же останемся добрыми друзьями.

Она замолчала, и онъ не рѣшился ничего ей отвѣтить, чувствуя, что имъ овладѣлъ страстный протестъ, и что всякое категорическое объясненіе повлечетъ за собою разрывъ. Весь день прошелъ въ тяжеломъ молчаніи, и на этотъ разъ между супругами оказалось серьезное разногласіе, грозившее погубить ихъ семейное счастье.

Прошли мѣсяцы, и передъ Маркомъ ежедневно вставалъ все тотъ же зловѣщій вопросъ: зачѣмъ онъ женился на женщинѣ, у которой были другія убѣжденія, другія вѣрованія, чѣмъ у него? Не грозятъ ли имъ обоимъ ужасныя страданія отъ душевнаго разлада, и не похоронятъ ли они свое счастье въ той пропасти, которая ихъ раздѣляетъ? У него уже давно сложилось убѣжденіе, что для семейнаго счастья надо требовать не только физическаго здоровья, но и правильнаго умственнаго развитія, не омраченнаго никакими наслѣдственными или благопріобрѣтенными недостатками. Бракъ есть часто соединеніе двухъ существъ, у которыхъ совершенно различные взгляды на добро и зло; одинъ направляется въ сторону истины, другой неподвиженъ въ своихъ заблужденіяхъ, и, сталкиваясь, они только мучатъ другъ друга и готовятъ себѣ погибель. Возникающая любовь сперва слѣпа и не допускаетъ никакихъ сомнѣній; она вся соткана изъ уступокъ и ласкъ.

Впрочемъ, Маркъ не могъ не сознавать, что его жизнь сложилась при совсѣмъ особенныхъ обстоятельствахъ. Онъ не упрекалъ Женевьеву, — онъ только боялся, что въ рукахъ клерикаловъ она обратится въ смертоносное орудіе и помѣшаетъ ему вести ту борьбу, для которой онъ призванъ. Клерикалы напрасно старались выбить его изъ занимаемой имъ позиціи; тогда они рѣшили иначе взяться за дѣло и поразить его въ лицѣ любимой женщины. Такой пріемъ былъ поистинѣ іезуитскій; онъ удавался благодаря той власти, которую аббатъ получалъ надъ исповѣдницею, какъ руководитель ея совѣсти, какъ опытный коварный психологъ, умѣвшій принижать свою жертву и лишать ее воли. Іезуиты проникали въ сердце семьи, становились между супругами и захватывали женщину, какъ болѣе слабое существо, а черезъ нее наносили смертельный ударъ мужчинѣ и такимъ образомъ лишали его возможности свободной дѣятельности; такой пріемъ вполнѣ доступенъ мрачному, таинственному міру черныхъ рясъ и полутемныхъ исповѣдаленъ. За спиною аббата Кандьё, за рясою отца Ѳеодосія и брата Фульгентія Маркъ угадывалъ улыбающееся, но коварное лицо отца Крабо.

Марку нетрудно было представить себѣ тѣ условія, при которыхъ выросла Женевьева. Въ дѣтствѣ ее убаюкивали нѣжныя, ласковыя сестры-визитки; вечерняя молитва у бѣлой, чистенькой кроватки; внушенія, что Богъ любитъ послушныхъ дѣтей; далѣе часовня, залитая огнями, въ которой добродушный кюрэ разсказывалъ чудесные разсказы о людяхъ, спасенныхъ изъ пасти львовъ, объ ангелахъ-хранителяхъ маленькихъ дѣтей. Затѣмъ слѣдовала конфирмація, къ которой подготовляли ребенка, смущая его душу таинственными разсказами и внушая ему мистическія идеи. Въ годы наступающей зрѣлости дѣвушку одѣвали въ бѣлыя платья и обручали ее Христу; она же навсегда принимала на себя готовность служить небесному жениху. Ея воображеніе постоянно тѣшили пышными церемоніями, ея умъ одурманивали ѳиміамомъ, а исповѣдальня смущала ея дѣвическую стыдливость. Такимъ образомъ дѣвушка выростала среди опасныхъ суевѣрій и ничего не знала о дѣйствительной жизни. Разставшись наконецъ съ сестрами-визитками, дѣвушка навсегда сохраняла надъ собою ихъ власть и, не умѣя разобраться въ жизни, легко впадала въ развратъ или переносила страшныя мученія совѣсти. Маркъ вспоминалъ Женевьеву такою, какою онъ увидѣлъ ее въ первый разъ въ маленькомъ домѣ на углу площади Капуциновъ. Она жила между бабушкою и матерью, совершенно вдали отъ свѣта; отъ нея требовали, чтобы она совершала церковные обряды и ничѣмъ больше не интересовалась; такъ что и тамъ, въ родномъ домѣ, она оставалась совершенно слѣпою ко всему внѣшнему міру. Маркъ съ трудомъ могъ представить себѣ Женевьеву въ ту пору, когда онъ съ нею встрѣтился. Она была нѣжная, красивая блондинка, изящная и полная прелести, и онъ не отдавалъ себѣ отчета, глупа она или умна, и каковы ея взгляды на жизнь. Они оба влюбились другъ въ друга чуть ли не съ первой встрѣчи, и Маркъ думалъ лишь о томъ, какъ бы овладѣтъ этимъ дивнымъ существомъ, откладывая всякія объясненія и надѣясь, что ему удастся завладѣть не только ея тѣломъ, но и умомъ. Такъ какъ Женевьева послѣ свадьбы перестала ходить въ церковь, то Маркъ вообразилъ, что вполнѣ пріобщилъ ее къ своему образу мыслей. У нея было много природнаго ума, и недочеты ея воспитанія не особенно бросались въ глаза. Въ душѣ онъ, конечно, сознавалъ, что недостаточно занимается ея умственнымъ развитіемъ, но онъ боялся касаться опасныхъ вопросовъ и тѣмъ нарушать то безмятежное счастье, которымъ пользовался. Ихъ жизнь текла такъ мирно, — къ чему было осложнять ее спорами? Онъ былъ увѣренъ, что любовь побѣдитъ всѣ препятствія, и что Женевьева никогда не отойдетъ отъ него и во всемъ подчинится его воззрѣніямъ.