Теодор Кернер - Мёртвый гость. Сборник рассказов о привидениях

Я изо всех сил старался рассеять печаль почтенных людей забавными сценами из прошлого и направить их мысли на менее безрадостные вещи. И я был рад тому, что мои старания не остались безуспешными. Мы то наслаждались великолепием расцвеченной яркими летними красками местности, то размышляли в различных покоях поистине удивительно сохранившегося замка о деяниях ушедших поколений, благочестивые тени которых еще хранил картинный зал.

Однажды вечером, после того как граф сообщил мне в доверительном тоне кое-что о своих планах на будущее и, среди прочего, намекнул о своём желании видеть Либуссу, которая, несмотря на свои шестнадцать лет, уже отказала многим поклонникам, счастливой замужней женщиной, в комнату вошел садовник — ни жив ни мёртв от страха — и сообщил, что внизу видели привидение, в котором, без всякого сомнения, узнали старого капеллана крепости, появлявшегося еще в прошлом веке. Большая часть прислуги шла по пятам за садовником, и их бледные лица подтверждали ужасную весть.

„Вы, чего доброго, собственной тени начнёте бояться, — сказал граф и отослал их с тем, чтобы они избавили его хотя бы от подобных выдумок. — Это ужасно, сказал он мне затем, — как далеко заходит суеверие этих людей, и никто не может вырвать его с корнем. Уже в течение нескольких веков возятся они с притчей о капеллане замка, который бродит время от времени вокруг крепости и даже служит мессу в церкви, и тому подобный вздор. Эта сказка с тех пор, как я стал владельцем замка, почти перестала вспоминаться, однако такие вещи, как я заметил, никогда не забываются полностью“.

B этот момент доложили о прибытии не известного никому здесь Дуки ди Марино.

„Дука ди Марино!“ — граф не мог вспомнить, знал ли он когда-нибудь человека с таким именем.

„Ведь я состоял в достаточно близких отношениях с этой семьей, — ответил я, — и совсем недавно присутствовал при обручении молодого Марино в Венеции“.

Появление вышеупомянутого лица могло бы стать для меня еще более приятным обстоятельством, если бы не тот факт, что мое присутствие здесь его очевидно поразило:

„Теперь, — довольно удачно заметил он после обычных церемоний вежливости, — теперь, так как я вижу вас, дорогой маркиз, легко объяснить то обстоятельство, что мое имя известно в этой местности. Если я и не узнал приглушенный голос, который трижды произнес мое имя внизу; у подножья замковой горы, и к тому же, громко добавил: „Добро пожаловать“, то теперь я вижу, что он принадлежал вам, и стыжусь трепета, охватившего меня при этом“.

Я заверил его, что я не знал ничего о его прибытии и что никто из моих людей его не знает, поскольку камердинер, бывший со мной в Италии, сюда не приехал. „Впрочем, — добавил я, — в такой темноте, как сегодня, достаточно тяжело узнать даже знакомый экипаж“.

„Кто бы мог подумать!“ — воскликнул озадаченно Дука, и крайне недоверчивый граф галантно заметил, что голос, произнесший „Добро пожаловать“, по всей видимости, выразил расположение духа членов семьи.

Едва только речь зашла о цели его визита, как Марино попросил разговора тет-а-тет со мной и открылся мне, что он приехал из-за графини Либуссы. Он хочет, если он не ошибается в произведенном на нее впечатлении, сразу же просить у графа ее руки.

— Разве вашей невесты, Аполлонии, нет в живых? — спросил я.

— Об этом в другой раз, — ответил он.

По тихому вздоху, сопроводившему его слова, я заключил, что невеста оказалась неверна или же совершила другой серьезный проступок по отношению к молодому человеку, и нашел приличествующим не тревожить его чувствительное раненое сердце дальнейшими расспросами.

Поскольку он просил меня о посредничестве между ним и графом, я указал ему на сомнительность помолвки, которая заключается с единственной целью — заглушить горькие воспоминания о прежней и, без сомнения, более желанной. Но он сказал, что далек от мысли о таком злоупотреблении доверием прекрасной Либуссы и что он будет чувствовать себя искренне счастливым, если она не воспрепятствует его намерениям.

Вдохновение, с которым он говорил о ней, полностью заглушило мое начальное подозрение, и я пообещал ему подготовить графа Слободу к его признанию, a также сообщить графу нужные сведения о его семье и состоянии. Все же я сразу заявил, что не хочу моими советами форсировать события, так как я никогда не брал на себя ответственности за неопределенный исход чужих браков.

Дука остался доволен этим. При этом он взял с меня совершенно невинное, как мне тогда казалось, обещание не упоминать о его прежней помолвке, так как в противном случае это принудит его давать неприятные разъяснения.

Намерения Дуки осуществились сверх всякого ожидания быстро. Сверкающие любовью глаза рослого загорелого мужчины быстро нашли дорогу к сердцу Либуссы.

Его непринужденная болтовня обещала графине-матери интересного зятя, a познания в экономике, которые он иногда выказывал, — нужную поддержку ее супругу в его текущих делах, так как уже в первые дни договорились о том, что Дука навсегда покинет свою родину.

Марино быстро извлек выгоду из своих очевидных для семьи достоинств, и однажды вечером меня застало врасплох сообщение об их помолвке, так как я не предполагал, что они уже стали так близки друг другу. За столом как-то зашла речь о том самом обручении, о котором я упоминал еще до появления Дуки в замке. Старая графиня поинтересовалась, не находится ли герой той помолвки в родственных связях с нынешним?

„Разумеется, — ответил я, памятуя об обещании, которое я дал молодому человеку, бросившему в этот момент на меня чрезвычайно смущённый взгляд. — Ну-ка, дорогой Дука, — продолжал я, — назовите теперь того человека, который привлек ваше внимание к любезной графине; или, может быть, портрет или еще что-нибудь побудило вас заподозрить и разыскать такую красоту в этом отдаленном замке? Так как, если я не совсем ошибаюсь, вы заявили вчера, что еще полгода собирались поколесить по свету, как вдруг — кажется, в Париже, — ваши планы изменились и вы устремились (разумеется, единственно ради прелестной графини Слободы) сюда“.

„B Париже, конечно же! — воскликнул Дука. — Вы не ослышались. Я собирался осмотреть бесценную картинную галерею музея. Но едва я вошел туда, как мой взгляд отвернулся от мертвой красоты и остановился на одной даме, чья необыкновенная привлекательность была словно просветлена оттенком легкой грусти.

Я осмелился робко приблизиться к ней и стоял так за ее спиной, не решаясь заговорить. Я последовал за ней, когда она покинула галерею, и отозвал в сторону ее слугу, надеясь узнать ее имя. Ответив мне, он, однако, сразу же возразил на мое желание познакомиться с отцом прекрасной дамы, что вряд ли это будет возможно в Париже, поскольку они собираются покинуть этот город и вообще уехать из Франции.