Эмиль Золя - Собрание сочинений в двадцати шести томах. т.18. Рим

И внезапно наступила глубокая тишина; стены все еще слегка содрогались от воплей толпы и в то же время заглушали их. Лестница, удобная и светлая, с широкими каменными ступеням, вилась внутри какой-то башенки. Пьер выбрался на крышу нефов и обрадовался, снова увидев яркое солнце, вдохнув чистый и свежий, как в открытом поле, ветерок. Он удивленно обвел взглядом необъятное нагромождение цинка, свинца и камня — весь этот воздушный город, живущий под голубыми небесами своей особой жизнью. Здесь были купола, колокольни, террасы, даже дома и сады, украшенные цветниками дома рабочих, неотлучно пребывающих на крышах собора и непрерывно занятых его ремонтом. Небольшое население копошится, трудится, любит, ест и спит здесь же, на кровле базилики. Пьеру захотелось подойти к балюстраде, ему любопытно было поглядеть вблизи на огромные статуи Спасителя и апостолов, которые высятся над фасадом со стороны площади св. Петра, на этих шестиметровых великанов, чьи полуразрушенные от дождя и ветра руки, ноги, головы нуждаются в непрестанной починке и держатся только с помощью цемента, стержней и скоб; он нагнулся, чтобы окинуть взглядом нагромождение рыжих ватиканских крыш, и ему почудилось, будто вопль, от которого он бежал, доносится с площади. Он поспешно стал подыматься выше, пробираясь внутри опорного столба, по ступеням, ведущим на купол. Вначале вилась лестница, потом пошли тесные, наклонные коридоры, скаты с высеченными в них ступеньками, расположенные между внутренней и наружной стенкой двойного купола. Один раз Пьер из любопытства толкнул какую-то дверь и снова очутился внутри храма, на высоте более шестидесяти метров от пола, посреди тесной галереи, огибающей купол, как раз повыше фриза, на котором можно было прочитать начертанную огромными буквами надпись: «Tu es Petrus et super hanc petram…»; [7] «Ты — Петр, и на сем камне…» (лат.). Пьер облокотился, желая заглянуть в грозную пропасть, которая разверзлась под ним с глубокими провалами трансептов и нефов; вопль, исступленный вопль толпы, которая с неумолчным воем кишела внизу, хлестнул его по лицу. Поднявшись выше, он открыл еще одну дверь и обнаружил другую галерею, на сей раз расположенную над окнами, там, где начинались роскошные мозаики; отсюда толпа казалась меньше, она была далеко, на самом дне головокружительной бездны, где гигантские статуи, алтарь перед Ракой св. Петра, пышный балдахин Бернини выглядели игрушками; но вот снова донесся вопль, воинственный вопль идолопоклонников, хлестнувший аббата с жестокостью урагана, сила которого нарастает по мере его приближения. Чтобы не слышать этих воплей, Пьер стал подниматься выше, все выше и очутился на парящей в самом небе галерее, опоясавшей фонарь снаружи.

Какое восхитительное чувство облегчения он испытал вначале, окунувшись в эти беспредельные просторы воздуха и света. Над ним не было больше ничего, только золоченый бронзовый шар, куда взбирались императоры и королевы, как о том свидетельствуют пышные надписи в проходах, полый шар, где звучат громовые раскаты голосов, где грохотом отдается каждый звук, доносящийся из пространства. Пьер вышел со стороны апсиды, и ему сразу же открылся вид на ватиканские сады; отсюда, с высоты, купы деревьев показались ему низкорослым кустарником; и ему припомнилась недавняя прогулка, обширный партер, похожий на выцветший смирнский ковер, синеватая, цвета стоячей воды, зелень дубравы, более приветливый, тщательно возделанный фруктовый сад и виноградник. По неровным склонам, которые надежно укрывала грозная стена Льва IV, сохранившая обличье старинной крепости, рассыпались белые пятнышки фонтанов, башни Обсерватории, загородного дома, где папа проводил жаркие летние дни. По узкой галерее Пьер обошел вокруг фонаря, и вдруг перед ним открылся Рим и его необъятные окрестности: далекое море на западе, непрерывные цепи гор на востоке и юге, однообразная зеленоватая пустыня римской Кампаньи, раскинувшаяся вдоль всего горизонта, и город, Вечный город, у его ног. Никогда еще Пьер не ощущал в такой мере величавости пространства. Рим был тут, под ним, отсюда, с высоты птичьего полета, открытый его взорам с отчетливостью рельефной географической карты. Какое прошлое, какая история, какое величие! И вот этот Рим, умаленный расстоянием, — перед ним: крохотные, словно игрушечные домики, подобно грибам усеявшие необъятные просторы земли! Пьера увлекла возможность в мгновение ока охватить взором, отчетливо представить себе различные районы города; там древний Рим — Капитолий, Форум, Палатин, здесь, в Борго, у его ног — папские владения, собор св. Петра и Ватикан, обращенные к современному городу, к итальянскому Квириналу и взирающие на него через головы средневековых зданий, сгрудившихся в прямоугольнике, который образует излучина Тибра, тяжело катящего свои желтые воды. И, наконец, особенно поразило Пьера зрелище мелового пояса, образованного новыми кварталами вокруг рыжего ядра старых, выжженных солнцем кварталов: подлинно символическая попытка омоложения, медлительные преобразования дряхлой сердцевины города и, словно по волшебству, обновленные предместья.

Но в лучах жгучего полуденного солнца Пьер уже не узнавал прежнего Рима, увиденного им в день приезда, такого ясного и непорочного, обласканного мягкою негой восходящего светила. Уже не было Рима улыбчивого и сдержанного, окутанного золотистой дымкой, парящего как во снах детства. Рим предстал ему сейчас залитый резким светом, в суровой недвижности, в мертвенном молчании. Дали, как бы спаленные нестерпимым пламенем, гасли, утопая, исчезая в огненных брызгах. И на фоне блекнувшего горизонта крупными пятнами света и тени, грубыми гранями проступали резкие очертания города. Он походил на старый, давно заброшенный каменный карьер с редкими островками темно-зеленых деревьев, залитый отвесными лучами солнца. Виднелась порыжелая башня Капитолия над древним городом, черные кипарисы Палатина, развалины дворца Септимия Севера, похожие на побелевший костяк, на скелет ископаемого чудовища, занесенный сюда потопом. Напротив вознесся современный город: нестерпимо сверкая кричаще-желтой краской, вытянулись в длину подновленные здания Квиринала, окруженные могучими кронами садовых деревьев, а за ними, справа и слева, сияя алебастровой белизной, раскинулись на склонах Виминальского холма новые кварталы: меловой город, испещренный тысячами чернильных черточек — окон. Тут и там открывались то стоячие воды Пинчо, то вилла Медичи, вздымающая свою двухъярусную башенку, то замок Святого Ангела цвета старой ржавчины, то горящая, как свеча, колокольня Санта-Мариа-Маджоре или три церкви на Авентинском холме, уснувшие среди ветвей, пли палаццо Фарнезе с его обожженной летним солнцем черепицей цвета старого золота, и купола храма Иисуса Христа, и купола церкви Сант-Андреа-делла-Валле, и купола церкви Сан-Джованни-деи-Фьорентини, купола, купола, раскаленные добела, точно расплавленные в небесном горниле. И Пьер вновь ощутил, как сжимается у него сердце при виде этого могучего, сурового Рима, столь непохожего на Рим его мечты, на город вечной юности и надежды, на Рим, который он думал обрести здесь в то первое утро и который теперь исчез, чтобы уступить место неколебимому граду гордыни и господства, даже в объятиях смерти упорно отстаивающему свое место под солнцем.