Николай Чебаевский - Если любишь

— На мой век и старого хватит. Подремонтирую, и можно жить, — хмуро буркнул Спиридон.

— У вас есть сын, у него вся жизнь впереди. Разве он собирается навсегда уехать из Дымелки?

Спиридон помялся, потом решительно выложил все начистоту. Александра Павловна, не перебивая, выслушала. Посидела молча, подумала и, наконец, глядя в упор на Спиридона, сказала:

— Пожалуй, прав ваш Тихон, что отказался от этих денег.

— А я их ему и не отдам теперь! — вскинулся Спиридон. — Стройте клуб! Пусть люди знают, каков я.

— Мы тоже не можем принять ваши накопления.

Окажись на месте Александры Павловны за столом сам рогатый черт, в существование которого он никогда не верил, и тогда, наверное, Спиридон не изумился бы так, как изумился, услышав спокойные, полные достоинства слова председательницы. У него даже челюсть отвисла, и на какое-то время он потерял дар речи. Лишь спустя несколько минут спросил, запинаясь на каждом слове:

— П-почему н-не м-можете?..

— Не так уж беден наш колхоз, чтобы строить клуб на сомнительные средства. А способ приобретения ваших денег весьма сомнителен. Думаю, что молодежи, как и вашему сыну, стыдно будет в такой клуб ходить.

— Так ведь не украл же я!.. До последней копейки сам заработал! — загорячился Спиридон.

— Если бы украли, с вами и поступили бы как с вором, а деньги возвратили пострадавшим. Тут же пахнет рвачеством.

— Так если и взял с кого лишнее, то не с государства! — поспешно перебил председательницу Спиридон. — Я не государственные дома строил, а у частников у всяких нанимался, хоромы им возводил. А у которых деньги шальные, с тех не грех было и лишнее сорвать.

— Видите, — сухо сказала Александра Павловна, — вы даже сами понимаете, что эти деньги не очень честные, прямо сказать — грязные… В общем, на этом и закончим разговор. От дара вашего мы отказываемся.

Вышел Спиридон из конторы колхоза как оплеванный. Он даже не шел, а еле волочил ноги. Они стали у него словно ватные. В горле было сухо, внутри все жгло. Дотащившись до дома, он, не раздеваясь, не стащив даже сапог, лег на кровать, отвернулся к стене и лежал так до самого обеда. Жена и подходить к нему боялась, только издалека, исподтишка крестила его (не дай бог, увидит — скандал затеет).

В обед Спиридон поднялся, надел на себя старый, заношенный костюмишко и ушел, не сказавшись куда. Мать и Тихон решили: загуляет, явится, как бывало, вдребезги пьяный, начнет скандалить, а то и в драку полезет. Хотя Тихон и не боялся уже отца, знал, что сумеет с ним справиться, но все равно приятного было мало.

Вечером Спиридон вернулся, однако, совсем трезвый. В руке у него, нанизанные на тальниковый прутик, болтались десятка два чебаков: рыбачил, оказывается, на речке вместе с Евсеем. Заметив, как переглянулись мать с сыном, он сказал желчно:

— Что, не такого ждали? Стоило бы, черт вас дери, назло нахлестаться, бузу учинить. Но отвык от этой пакости! Да и горе, ежели рассудить, не велико. Не нужны вам деньги отцовские — не берите. Колхоз отказался — тоже леший с ним. Пусть лежат на книжке хоть до самого коммунизма.

— Да уж чего им лежать-то попусту-то. Помаленечку можно держать — довольнешенькая тем, что муж не «нагрузился», не буянит, а говорит разумно, предложила компромисс мать.

— Э-э, нет уж, по мелочам таскать — дудки! Пусть сынок, коли он такой самостоятельный да спесивый, нас, стариков, кормит. Ты больная, а я буду теперь отдыхать, рыбалкой вот, как Есейка баловаться.

— Отдыхай, отдыхай, господь с тобой! Лишь бы не пил, — поспешно согласилась мать.

Спиридон криво усмехнулся.

— Ты мне о выпивке этой шибко-то не напоминай. Начнешь толмачить сегодня, да завтра, да послезавтра — наперекор пойду да и напьюсь. Характер мой тебе известный. Тут никакой господь не остановит.

— Избави бог, избави! — испуганно пролепетала мать, отступая от мужа подальше, словно он уже вытаскивал из кармана злодейку с наклейкой.

С женой Спиридон жил после этого вполне сносно. Она никогда больше не напоминала ему о выпивке, а он не пил, целые дни, как он говорил, «рыбалил» на речке, на озерах. Иногда копался и на огороде, помогал жене делать грядки, высаживать и выхаживать разную петрушку.

Держись Спиридон так же миролюбиво с сыном — можно бы жить, посвистывая беззаботной птахой. Но Спиридона, видимо, томило безделье. Да и не мог он забыть того, что сын, хотя и на его же науку ссылался, показал ему пример бескорыстия, преподал крепкий житейский урок.

Стоило только отцу сойтись с сыном во время завтрака, обеда или ужина за одним столом (иначе они почти и не встречались), как Спиридон немедля подпускал шпильку.

— Сознательный-то гражданин, оказывается, сознательностью своей форсит только перед родителями. А в поле балалайничает.

— Как то есть балалайничаю? На стане у нас ни одной балалайки нет, а я вообще не играю.

— На стане — не ведаю, есть там у вас эти инструменты или нет их, а вот в поле, на пшеничке, балалаечки такие — уплясаться можно!

— Что ты, тять, крутишь-мутишь? — уже начиная догадываться, в чем дело, обеспокоенно спросил сын. — Говори прямо.

— А чего мутить-крутить? Это трактористы иные да сеяльщики крутятся на поле без соображения. Шел с рыбалки, глянул — тут балалаечка, там балалаечка… Трофим Егорович, небось, пляшет уже. Сознательный молодец сеял, а старик — пляши!

Тихон, бросив ложку, выскочил из-за стола, побежал в поле. На участке, где проводился ранний сев, где зеленели, проклевываясь, всходы пшеницы, в двух местах чернели треугольники голой земли — получились при поворотах просевы, «балалайки». Скоро попрет сорняк, поднимется выше пшеницы, а осенью все вокруг обсемянит. Жди теперь нагоняя от агронома, хотя сразу и он этого не заметил. Сеял тоже не он, не Тихон, на сеялке стояла Алка-временная, которую в силу необходимости поставили как раз на этом участке подменить заболевшего опытного сеяльщика. Но все это не оправдание. Трактор-то вел он, должен был следить. А всего стыднее перед Трофимом Егоровичем. Недаром упомянул отец, что придется старику «поплясать».

Старший инспектор по качеству, чтобы не плодить сорняки, ходил по полям с граблями, с мешочком через плечо и, как в старину, засевал эти «балалайки» вручную, раскидывая зерно горстями (не гнать же на такие клочки сеялку!). А бракоделам потом предъявлял списочек, сколько и у кого «балалаечек» обнаружено. Да не лично предъявлял, а вывешивал у конторы в сатирической стенгазете «Кочерга».

Название, на первый взгляд, для газеты странное. А если разобраться, оправданное. Во-первых, есть ведь русская поговорка о лицемерах, что «душа у них кривее кочерги». Во-вторых, когда кочергой ворочают, бьют в печи поленья, то горят они дружнее, сильнее. В-третьих же, кому не ведомо, что не один забулдыга-муженек знает, как больно колотит по спине эта самая кочерга, оказавшаяся в руках разгневанной супруги.