Николай Чебаевский - Если любишь

— Говорю — отпустите!

— Отпущу — убежишь. А потолковать с тобой надо. — Руки по-прежнему жестко держали ее, но голос Ивашкова стал совсем другим. Ласково рокочущий басок говорил: — Приглянулась ты мне, Зинаидушка. Давай сойдемся… Чего молчишь? Ты вдова, я одинокий, ладно будет… Обиделась, что ли? Чего тут обижаться, черемуху всегда гнут, когда к ягоде тянутся.

— Перестаньте сейчас же! Отпустите, вам говорят!

— Ну вот заладила! Теперь, раз все сказал, могу и отпустить. Только подумай, о чем я тебе толковал. Ежели ответа не хочешь сразу дать — обожду.

Зинаида Гавриловна выбежала на улицу. Только за калиткой немного овладела собой, пошла тише. Но успокоиться не могла. Ругала себя за излишнюю доверчивость, за то, что так вот необдуманно, повинуясь первому душевному движению, пошла вечером к одинокому мужчине. Рада была, что все обошлось подобру. Решила: никогда больше нога ее не ступит за порог этого дома. Но ласковый, рокочущий басок Ивашкова почему-то все время звучал в ушах.

Неделю спустя, когда Зинаида Гавриловна снова работала в медпункте.

Ивашков пришел туда.

— Надумала, сойдемся? — спросил без всяких околичностей. — Чего ломаться-то? Ты не девка, я не парень. Характером схожи. Не уважаю баб-трещоток, надежды на них нет. А ты нешумливая, как и я. Будем жить, не выпячиваясь, зря не каркая и по-вороньи сырок не теряя.

Зинаида Гавриловна ничего не сказала. Пасечник тоже не стал требовать немедленного ответа.

— Что ж, подумай еще. Не все ладно, что спешно.

Он ушел как ни в чем не бывало.

А Зинаида Гавриловна осталась в самом смутном расположении духа. Ей понравилось, как держал себя пасечник. Она уважала сильные характеры. Ивашков же был и умен к тому же. Может, и правда не стоит ломаться? Пусть она недостаточно знакома с ним, нет любви. Но настоящая любовь может никогда больше не прийти к ней. И второго Федора уже не найдешь. Разве мало выходят замуж без любви? Посватались, и выходят. А потом, привыкнув, живут вполне счастливо… Пусть не вполне. Но все же и не одиноко.

Вот только слухи ходят недобрые. Все чаще и чаще люди стали говорить, что Ивашков не простой пасечник, а руководитель тех самых «калинников», которые развернули свою деятельность в Дымелке и окрестных поселках. Если так — это же страшно, связать свою судьбу с таким махинатором! Хотя все это пока одни слухи и зачастую довольно противоречивые. Одни уверяли, что Ивашков настоящий глава «калинников», а Евсей подставное лицо. Другие ссылались на то, что «калинники» люди верующие, а пасечник лба никогда не перекрестит. Третьи считали, что никаких «калинников» в Дымелке нет. В числе отрицающих существование «калинников» был и председатель колхоза Куренков.

Мнение Куренкова Зинаида Гавриловна знала не из вторых или третьих источников. Она разговаривала с ним об этом сама.

В амбулаторию на прием пришла правленческая сторожиха Арина Маленькая, или попросту Аришка, как все ее звали в деревне.

Аришка прежде была снохой Евсея, руководителя «калинников». Прежде — потому, что старший сын Евсея, Аришкин муженек, утонул года четыре назад. Случай этот вся Дымелка считала подозрительным: не отравлен ли был человек? Уж больно легко утонул.

Аришка была бабенкой привлекательной. Теперь ей уже под тридцать, с годами немножко подурнела, а в ту пору, когда она вышла за сынка Евсея, ее по праву считали одной из первых дымельских красавиц. И всех поразило: какой бес попутал девку, заставил связать жизнь с полоумным? Знали, что Аришку обманул шофер из автоколонны, приезжавший на уборку урожая. Понимали, что с отчаяния человек может выкинуть любую глупость. Но понять Аришку было трудно. Сама она не только не считала свой поступок глупостью, а и бахвалилась, что живет припеваючи.

— Ваши-то муженьки часто помыкают вами, — с усмешкой говорила она бабам. — Пьют, скандалят и дерутся. А мой всегда мне послушный. Не курит, не пьет и ночами волю дает. Кого захочу, того под бочок и приючу.

Бабы плевались. Аришка заливисто смеялась, сверкала ровными, на диво белыми зубами. Потом, игриво покачивая бедрами, уходила.

Дымельские женщины невзлюбили Аришку, но остерегались ее. Знали, что слова ее не пустое бахвальство. Пока что Аришка не баловала вниманием их мужиков, не пыталась отбить кого-либо от семьи. А попытайся она, наверняка бы вскружила голову не одному. Недаром всякие заготовители, месяцами проживающие в колхозе, норовили устроиться на постой именно у Аришки. Да и сам Куренков уж больно любезен с ней. Конторской сторожихой определил, догадывались люди, не зря. Частенько председатель выходил из правления далеко за полночь, когда ни одно окошко не светилось. Но за Куренковым бабьи глаза не следили. Жил он холостяком и отчитывался лишь перед своей совестью.

Так вот муженек у Аришки отправился на тот свет весьма неожиданно и странно. Сидел с удочкой на речке и вдруг свалился под берег. Вблизи рыбачили мальчишки. Они видели, как дурачок бултыхнулся в воду. Сначала у него выпало из рук удилище, поплыло, а следом и он сам оказался в речке.

Мальчики смеялись. Они решили, что рыбак зазевался, клюнула большая рыбина, поволокла удилище и вынудила кинуться за ним. Но когда мужик Аришки скрылся под водой и больше не появился, ребятишки подняли переполох.

Сбежались люди, вытащили горе-рыбака. Привести его в себя, однако, не удалось.

Аришка не притворялась, не лила слез.

— С чего бы это я раскиселилась? С дураком жилось не худо, а без него еще повольготнее. Надоест одной куковать — найду себе сизаря. Годы мои еще не ушли.

Долго искать «сизаря» Аришке не пришлось. Она сразу остановила выбор на Куренкове. И делала все для того, чтобы женить его на себе.

Хотя Куренков не спешил узаконить брак, Аришка, видно, не сомневалась, что придет полная победа. В конторе она стала держаться хозяйкой. Если в обеденную пору или вечером Куренков задерживался в правлении по неотложному делу, она приносила ему еду, без всякого стеснения ставила на стол.

— Председатель вам не медведь, — говорила порой тем, кто оказывался в кабинете, — лапу сосать и тем жить не может.

Куренков посмеивался, сводил все в шутку. Дескать, верно, жировой запас у него не велик. Не было бы вот на свете добрых вдовушек — запросто протянул бы ноги.

Внешностью Куренков похвастать не мог. Ростом маловат и фигурой не вышел — в плечах не по-мужски узок, в бедрах по-женски широк. А лицо круглое и плоское, как донышко у кастрюли, и уши торчком, вроде ручек у той же посудины. Если бы не глаза, умные, хитрые, насквозь пронизывающие, выглядел бы председатель вовсе невзрачно.

Куренкову явно льстило, что Аришка, женщина смазливая, жаркая, выбрала его. Может, потому он и не торопился узаконить свои отношения с ней, что хотелось подольше покрасоваться на глазах у людей. Женишься, тогда ведь конец общему вниманию. Сразу перестанут мужики поглядывать на тебя с завистью. Еще и осудят, что взял ее в жены. А возможно, и духу не хватало у Куренкова сделать решающий шаг. Одолевала боязнь, что не он у Аришки первый, не он будет и последний. Так и шел месяц за месяцем. Постепенно все привыкли к тому, что Аришка держалась с Куренковым хозяйкой, принимали это за должное.