Франс Силланпя - Праведная бедность: Полная биография одного финна

Жизнь течет почти без перемен. В сумерках люди ходят со двора на двор, сидят по избам и рассказывают о том, что они видели во время своих разъездов, что слышали от красногвардейцев в других местах. Обо всем, говорят с улыбкой, никто не хочет быть нелюбезным с кем бы то ни было. Не допускается и мысли о том, что сюда могут прийти лахтари — иного названия для них нет. [17] Лахтарь — по-фински буквально — мясник. Кто-то раздобыл в поездке табаку и делится с другими. Поговаривают, что господину Пайтула приказано четыре раза в сутки являться к Ринне; теперь это никого не удивляет. Некто посторонний думает про себя, что чуточку смирения Пайтуле не повредит. Ходит слух, что сын Ринне убит. Некто посторонний испытывает какую-то затаенную радость, что еще один хулиган выбыл из игры. Посторонний видит всю цепь событий, которые к этому привели. Время доставляет ему тайное удовлетворение, потому что все идет так, как и должно идти, и его мучит лишь легкое нетерпение. Поскорее бы все кончилось. Он знает, что ни одна из сторон не может победить. Ибо для того, чтобы победить, надо прежде всего победить самого себя.

Так размышляет некто таинственно посторонний, который держится в тени, и теперь он всеми нервами начинает ощущать, что события подвигаются вперед. Жизнь не терпит затяжного однообразия, у жизни вообще довольно страстная натура.

В непрерывном водовороте событий все еще кружится и Юха Тойвола. Всю войну видят в здешних местах его красный бант, прищуренные глаза. Многие хозяева, которые прежде не считали его и самым заурядным социалистом, теперь вынуждены подчиняться ему. Юха охотно присутствует при всех сколько-нибудь важных событиях; в такие моменты он стоит, выкатив глаза, с горькой складкой вокруг рта. Он охотно ходит и на экспроприации, хотя его хозяин уже присылал в штаб записку, в которой значилось: «Неужели вы там не могли найти никого лучше Юхи Тойвола?» Многие готовы отдать полсостояния, лишь бы избавиться от необходимости подчиняться приказам старого Юхи. По какой-то непонятной причине хозяева особенно не любят и ненавидят его.

Юха же, со своей стороны, не так уж сильно ненавидит хозяев. Он хочет лишь одного — чтобы они теперь увидели то, о чем он всегда говорил, а именно: что народ всемогущ и не вечно им жить, пользуясь плодами чужого труда. Раньше они его не слушали и едва предлагали сесть, когда он входил к ним на кухню. Как бы вежливо он с ними ни заговаривал, они лишь что-то мычали в ответ и отворачивались от него. Разумеется, и теперь, во время войны, Юха замечает, как они внутренне вскипают, когда он приходит к ним с разверсткой.

Таково пришлось Юхе, горемыке. Ныне уже не одно тайно подслушивающее ухо уловило по телефону намек на то, что должно вскорости произойти, а Юха все разъезжает по деревне с Калле Ниеминеном, собирая меховые полсти. Юхин недоразвитый интеллект не испытывает потребности разобраться в сложившейся обстановке. Юха уже скопил кругленькую сумму в шестьсот марок. Разумеется, это деньги, хотя, по правде сказать, он рассчитывал на большее, коли дело приняло такой оборот. Ведь если теперь он получит во владение торп с лесом и прочим, ему понадобится гораздо больше денег. Он уже начинает испытывать нечто вроде легкой скуки. Правда, до сих пор он рьяно делал свое дело и не отступится от него, только что-то медленно подвигается это дело. Ринне небось тоже не упускает своей выгоды, вон сколько у него всегда деньжищ.

Так, полунамеками, говорит он сидящему рядом Калле Ниеминену. Однако Калле слушает его вполуха, отвечает рассеянно, что-то напевает себе под нос и глядит в пространство. За всю свою жизнь Юха нигде и ни в ком не встречал настоящего друга…

Уже в сумерках Юха возвращается с добычей в штаб. С выражением угрюмого рвения на заволосатевшем лице он проходит в дверь: он старый человек, но вот же он бегает и делает свое дело — ведь всё пойдет прахом, если все только и будут прохлаждаться. Надо действовать, раз настало время действовать. И Юха принимает как должное, что жена Ринне приглашает его в кухню на чашку кофе.

С наслаждением прихлебывая кофе, Юха впадает в такое настроение, какое бывало у него прежде, когда, раздобыв денег, он сидел вот так вечерком за чашкой кофе и кредитки сладко бередили душу. Радость от успешно идущего дела одновременно ласкает и тревожит сердце. Тут покойно и тепло, тут всегда люди, еда, кофе, деятельность. Отсюда постоянно куда-то уходят, звонят по телефону, и все идет как по маслу. Достаточно ли дров на кухне? Похоже, маловато, надо принести. Даже громыхание фронта у Кускоски, которое слышно уже несколько недель, стало чем-то привычным и само собой разумеющимся, без него не обойтись, без него все было бы не так. Вон там, на льду, словно сами по себе, как будто ими никто не управляет, вереницами идут сотни лошадей; иногда приходит известие о смерти какого-нибудь здешнего парня, и это только усиливает ощущение безопасности. Юхе совсем не хочется стать самостоятельным хозяином, так куда лучше. Юха захлестнут гулом событий, и было бы противоестественным, если б он сейчас попытался более широко осмыслить значение и возможные последствия происходящего. Ему хорошо так, как есть, и он чувствует: в любом другом случае, что бы ни произошло, он наверняка погибнет. Ибо что он значит среди тысяч других, кому до него какое дело? Он поднимается и идет за дровами.

Юха Тойвола старателен, и в штабе всегда обращаются к нему, смотрят на него со снисходительной улыбкой. Юха видит это, и снисходительность раздражает его. Только что вернувшись с вязанкой, он снова идет за дровами. Люди бездельно валяются на кроватях, один сидит в кресле-качалке и читает газету.

Но теперь Юха особенно внимательно присматривается к людям, работающим в штабе; в нем проснулось чудовищное подозрение, что их спокойствие наигранно. Это чувство явилось у него уже раньше, когда он вернулся из поездки. Со стены холодно глядит телефон, взятый в соседнем хозяйстве, с потолка свисает реквизированная электрическая лампочка. Никто больше не обращает внимания на то, как старается Юха, у всех такой вид, будто им давно надоела его бестолковая суетня. Выходя, Юха вспоминает, что нынешнее положение тянется уже семь недель.

Во всяком случае, пока ничего не изменилось. Тихий вечер, глухой гул у Кускоски несколько ослаб. Там были остановлены лахтари… У ворот стоит часовой. С дороги послышались чьи-то шаги, в сумраке появляются две человеческие фигуры, они подходят все ближе. Это мужчина и женщина, на них добротные меховые шубы — и они молчат. Такие уж они есть, господа; хозяин Пайтулы совершает вечернюю прогулку, идет докладываться в штаб. Жена всегда сопровождает его.