Ба Цзинь - Осень

— Кэ-мин, что это тебя так рассердило? — входя в комнату, нежно спросила госпожа Чжан. Обернувшись, она поприветствовала госпожу Шэнь и Цзюе-синя. Она только что закончила свой туалет и выглядела свежей и бодрой. Следом за ней шла Цуй-хуань.

Не отвечая жене, Кэ-мин приказал Цуй-хуань:

— Сходи позови Шу-хуа.

Госпожа Чжан подошла к софе и, ласково глядя на мужа, снова спросила его:

— В чем же все-таки дело?

Кэ-мин поднял голову, посмотрел на жену и сердито сказал:

— В чем, как не в этом паршивце Цзюе-ине! Он меня… — Кэ-мин задохнулся, не в силах продолжать, опустил голову и снова закашлялся.

Госпожа Чжан быстро подошла к нему и, постучав ему по спине, стала ласково уговаривать:

— Нельзя так волноваться из-за Цзюе-ина. Вот придет он, проучи его как следует, и дело с концом.

Цзюе-синь, видя, что дядя перестал кашлять и сплюнул в стоящую рядом плевательницу, тоже присоединился к госпоже Чжан и стал уговаривать его:

— Тетя правильно говорит, Цзюе-ин молод, ничего еще не смыслит, сделал глупость — надо отчитать его хорошенько, и все. Из-за такого пустяка не следует так сердиться. — Он говорил, даже не думая о том, верит ли он сам в эти слова.

— Пустяки? — холодно усмехнулась госпожа Шэнь, закинув ногу на ногу. Госпожа Чжан и Цзюе-синь смотрели на нее так, словно хотели пронзить взглядом, но она самодовольно сидела на своем месте, и в конце концов им пришлось отвести глаза.

Снаружи раздался топот, пол задрожал, и в комнату влетел Цзюе-цюнь. Его плоское, как блин, лицо все еще было веселым, но когда он вошел в комнату, то сразу же окаменел. Его веселость как ветром сдуло, а приплюснутый нос, казалось, ввалился еще глубже. Толстые губы слегка приоткрылись и обнажили зияющую пустоту на месте одного из передних зубов.

— А где же Цзюе-ин? Он не пришел с тобой? — спросил Цзюе-синь.

— Он идет позади, он медленно ходит, — приободрившись, несколько смелее ответил Цзюе-цюнь и украдкой бросил взгляд на Кэ-мина.

— Эта тварь еще не торопится. Ну, пусть придет только, я ему дам как следует, — неожиданно выругался Кэ-мин, Цзюэ-цюнь испуганно отвел глаза.

— Ну-ка, скажи, Цзюе-цюнь, это вы с братцем издевались над Чунь-лань? — с каменным лицом спросила госпожа Шэнь.

— Нет, это не я, он один все делал, я ни при чем, Шу хуа видела! — в замешательстве оправдывался Цзюе-цюнь.

— Ты ни при чем? Так ты же первый начал драться, а уж потом пришел Цзюе-ин, — вмешалась вдруг Чунь-лань, гневно сверкая глазами.

— Я ни при чем, я ни при чем, зря только говоришь, чтоб тебе умереть собачьей смертью, — покраснев, как рак, отпирался Цзюе-цюнь.

— Цзюе-цюнь, пусть я вру. и умру собачьей смертью! Но тот, кто обманывает и отпирается, тоже умрет собачьей смертью, — гневно сказала Чунь-лань, словно произносила клятву.

— Чунь-лань! — крикнул Цзюе-синь. Он видел, что Цзюе-цюнь не сознается, и ему было невыносимо тяжело слушать слова девочки.

— Продолжай, Чунь-лань, твое дело говорить! Сейчас надо все выяснить, кто прав, кто виноват, — услышав окрик Цзюе-синя, назло ему подбадривала девочку госпожа Шэнь.

— Барышня Шу-хуа видела собственными глазами, спросите ее и узнаете. Я не сказала ни одного слова неправды, — смело продолжала Чунь-лань, чувствуя поддержку хозяйки.

В комнату медленно вошел Цзюе-ин. Еще не подходя к дверям и услышав разговор, он понял, что ждать хорошего не приходится. Он немного струхнул, но деваться было некуда, пришлось скрепя сердце войти в кабинет. Увидев сына, Кэ-мин почувствовал, что гнев готов вырваться у него наружу, но он не сразу дал ему волю. Нахмурившись, он приглушенно сказал Цзюе-ину:

— Поди сюда.

В комнате стояла мертвая тишина. Все, затаив дыхание, смотрели на Кэ-мина, ожидая, что он будет делать. Госпожа Чжан побледнела. Цзюе-ин потерял всю свою храбрость и робко взглянул на отца, как бы желая угадать, что тот собирается делать с ним. Бежать теперь было некуда. Он медленно, еле волоча ноги, подошел к отцу.

Кэ-мин в упор смотрел на сына. Вдруг он зло улыбнулся и по-прежнему негромким голосом сказал:

— Так вот ты какие подвиги совершаешь! Вот каким гнусным делам ты учишься!

— Это не я, это все Цзюе-цюнь, — подло оправдывался Цзюе-ин.

— Врешь! Это ты! Я не бил ее по лицу, — взволнованно вмешался Цзюе-цюнь.

— Ты еще отпираешься! Совершил «геройство» и не хочешь признаваться! — заорал Кэ-мин и дал сыну пощечину, от которой остался красный след.

— Это не я! Это не я! Они наговаривают на меня! — мгновенно заревел Цзюе-ин, потирая рукой щеку.

— Ты хочешь брать пример с дяди Кэ-дина? Еще рано. Сколько тебе исполнилось в этом году? — злорадно усмехаясь, произнесла госпожа Шэнь. Но никто не обратил на нее внимания. В это время вошла Шу-хуа. Увидя ее, Цзюе-ин изменился в лице. Он понял, что отпираться бесполезно, и опустил голову.

— Шу-хуа, скажи, пожалуйста, ты видела, как Цзюе-ин и Цзюе-цюнь издевались над Чунь-лань, и разняла их, не так ли? — первая обратилась к ней госпожа Шэнь. Цзюе-синь не успел ничего сказать, он только смотрел на Шу-хуа и взглядом умолял не говорить всю правду. Но Шу-хуа будто не поняла этого и даже не ответила на его взгляд.

— Говори, Шу-хуа, говори, — услышала она голос госпожи Чжан и, обращаясь к ней, коротко рассказала о происшедшем. Она говорила быстро, будто опасаясь, что кто-нибудь прервет ее. Каждое слово ее было радостью для госпожи Шэнь и ударом для Кэ-мина и госпожи Чжан. Цзюе-синь втайне надеялся, что она, наконец, замолчит, но она была беспощадна и продолжала говорить.

Теперь Кэ-Мин узнал всю правду. У него не оставалось никаких сомнений. До этого ему и в голову не приходило, что могло случиться что-либо подобное. Хотя он и раньше не очень-то был доволен своим сыном, но, с тех пор как его дочь Шу-ин ушла из дому, у него появилось даже что-то вроде любви к этому шестнадцатилетнему парню (его старшему сыну). Иногда он даже возлагал на Цзюе-ина какие-то надежды. А что принес ему этот юноша? Он совершил самую отвратительную гнусность! Да еще дал повод этой госпоже Шэнь наносить ему невыносимые оскорбления. Надежды его рухнули. В глазах у него потемнело, он видел только пару маленьких мстительных и насмешливых глаз. Они все приближались к нему, кололи ему лицо, вызывая на нем судороги, больно ранили сердце. Он не мог больше терпеть, чувствуя, что комок подступил к горлу. Последние фразы Шу-хуа он уже слышал словно в тумане, улавливая только отдельные слова, но не понимая их смысла. Да, собственно говоря, ему и не нужно было знать их смысла, он уже понял все. Сейчас факты предстали перед ним во всей своей наготе, и он почувствовал отчаяние и горе. Но он не чувствовал собственной вины, думая, что всему виною злой рок; он вел справедливую жизнь, дожил до солидного возраста, но чего он достиг?