Ба Цзинь - Осень

— Если так будет продолжаться, то в один прекрасный день он останется без земли, — все сильнее раздражался Цзюе-синь. Он не понимал, как это у Шу-хуа могли быть такие странные взгляды. — Кэ-дин не должен продавать земли, оставленные ему в наследство дедом. Ведь это же ясно как день.

— Это его личное дело. Он тратит свои собственные деньги, и ты не можешь вмешиваться в его дела, — безразлично произнесла Шу-хуа. Ее совершенно не убедили доводы Цзюе-синя. Она была удивлена тем, что он так упрямится, и не понимала, почему это так задевает старшего брата.

— Это земля, оставленная в наследство дедом, и только какой-нибудь блудный сын мог продать ее. Кэ-дин очень виноват перед дедом! — сердился Цзюе-синь. Он как будто хотел убедить Шу-хуа в справедливости своих слов и вместе с тем излить гнев, накопившийся в его груди.

— Так, значит, Кэ-дин и есть блудный сын, — неожиданно обрадовавшись, злорадно заметила Шу-хуа. — И ты еще говоришь о нем? С какой стати тебе нужно беспокоиться о чужих делах? Кто не знает, что Кэ-дин виноват перед дедом? А Кэ-ань разве не виноват?

— Ты не понимаешь. Ты ничего не понимаешь, — все больше и больше расходился Цзюе-синь, — если мы не будем беспокоиться об этом, то всей семье Гао придет конец. Всему придет конец. — Казалось, он на мгновенье увидел этот страшный и скверный конец.

— Конец? Я не верю! По крайней мере наш дом еще существует… — возразила Шу-хуа, качая головой.

— И этот дом ненадежен. Когда ствол дерева начинают точить черви, то ветви и листья трудно уберечь, — немного успокоившись, возразил Цзюе-синь.

— Это все ты сам выдумал. Я не верю. Не будем касаться другого, но ты сам скажи, разве Цзюе-минь и Цзюе-хой тоже никчемные люди? Человек волевой не зависит от семьи! — смело и решительно промолвила Шу-хуа. Возможно, она не очень понимала своих братьев, но во всяком случае была уверена в том, что они непохожи на остальных мужчин в доме. У нее была твердая (граничащая с упрямством) вера в их будущее.

Ее смелые слова воодушевили Цзюе-синя. Перед ним, казалось, мелькнул какой-то проблеск. Это придало ему бодрости и силы, и уже в приподнятом настроении он сказал:

— Я лишь на то и надеюсь, что они в будущем добьются успеха. Если же и у них ничего не получится, тогда конец нашему дому Гао. На что способны эти Цзюе-ин, Цзюе-цюнь или Цзюе-ши?

— Ты можешь не говорить мне о Цзюе-ине и прочих. От одного их вида я готова лопнуть от злости. А все потому, что тетка Ван носится с Цзюе-цюнем и Цзюе-ши как С какими-то драгоценностями, — раздраженно сказала Шу-хуа.

— Дяде Кэ-мину тоже не повезло в жизни, как назло Цзюе-ин совсем на него не похож, — огорченно сказал Цзюе-синь.

— А что тут удивительного? Ведь именно дядя Кэ-мин вынудил такую замечательную девушку, как Шу-ин, уйти из дому. Ему бы следовало иметь еще несколько таких «хороших» сыновей, как Цзюе-ин, чтобы они выводили его из себя, вот было бы хорошо, — без всякого сочувствия и даже с некоторой радостью проговорила Шу-хуа.

Цзюе-синь грустно вздохнул, нахмурил брови и сказал:

— Ты тоже не совсем права. Как бы там ни было, но все они члены семьи Гао!

— На свете бог весть сколько людей носит фамилию Гао — всех и не перечесть. Ты что, обо всех будешь заботиться? — усмехнулась Шу-хуа.

Цзюе-синь покачал головой и с видом человека, которому уже надоело убеждать, сказал:

— К чему заниматься пустыми рассуждениями? Все мы происходим от одних предков, живем в одном доме. Неужели ты не желаешь им хорошего?

Шу-хуа непонятна была психология Цзюе-синя, и она с раздражением сказала:

— Ладно, желай им хорошего, но какая польза говорить об этом со мной, здесь? Ты бы лучше пошел поучил их, научил уму-разуму.

Цзюе-синь обескураженно молчал. Такого ответа он не предвидел, он свалился на него неожиданно, оглушив словно дубиной.

Шу-хуа видела его подавленное состояние и испытывала даже некоторое удовольствие.

— Цзюе-цюнь, ты опять рукам волю даешь, я пойду пожалуюсь на тебя! — донесся от внутренней калитки сада детский голосок Чунь-лань; в голосе этом звучали испуг и гнев.

— Жалуйся, я не боюсь! Подумаешь, уж и прикоснуться нельзя. Не будешь кричать — отпущу, а станешь кричать — назло буду держать! — Это был наглый голос Цзюе-цюня.

— Цзюе-синь, ты слышишь, что там опять вытворяет Цзюе-цюнь! — как будто нарочно донимала брата Шу-хуа.

Цзюе-синь не издавал ни звука. Лицо его постепенно мрачнело. За окном снова раздался прерывающийся голос Цзюе-цюня:

— Цзюе-ин, а ну-ка помоги!

По-видимому, ребята подрались, и Цзюе-цюнь, которому не под силу было удержать жертву, увидев проходящего поблизости двоюродного брата, позвал его на помощь.

— Цзюе-синь, ты не пойдешь его проучить? — по прежнему не отступала от брата Шу-хуа.

Цзюе-синь присел на плетеный стул, лицо его помрачнело, он не произносил ни слова: неизвестно, о чем он думал в это время. Крики ребят то и дело доносились теперь до его ушей:

— Цзюе-ин, скорей хватай ее за руки, сейчас я покажу ей!

— Барин, пусти меня! Я все расскажу госпоже!

— Ах, вот как, ты меня ударила? Ну, так я теперь ни за что не пощажу тебя!

— Когда ж это я тебя ударила? Что ты врешь, чтоб тебе умереть собачьей смертью!

Раздался звук пощечины и вслед за тем голос Цзюе-ина:

— Ты кого это ругаешь! Ты осмелилась обругать барина, дрянь ты этакая! Ну, я тебя сегодня до смерти изобью!

— Вяжи ее! — угрожал Цзюе-цюнь.

— Бей, убьешь — не важно! Связались со служанкой, а еще господа! Бесстыдники! Обязательно расскажу все господину Кэ-дину и Кэ-аню, — плакала Чунь-лань.

— Почему бы тебе не пойти пожаловаться вашему Кэ-дину? Ведь он любит скандалить со служанками. Ему можно, а нам нельзя? — злорадно смеялся Цзюе-ин. Чунь-лань, попав в руки этих двух молодцов, постепенно выбилась из сил, и ей ничего не оставалось делать, как плакать и ругаться.

— Цзюе-синь, ты не пойдешь, так я пойду! Это же безобразие! — гневно произнесла Шу-хуа, собираясь выйти.

— Сестра, не нужно затевать шума. Не стоит связываться с тетей Ван и другими. От них всего можно ожидать. Цзюе-минь в прошлом году уже нарвался на скандал. Не стоит тебе ходить. — Цзюе-синь всеми силами пытался удержать сестру.

— Ну, я не боюсь этого. Раз я считаю это несправедливым, я должна вмешаться! — смело и решительно сказала она и, не обращая внимания на дальнейшие уговоры брата, быстрыми шагами направилась к выходу. Из коридора она свернула к внешней калитке сада и вошла в нее. Под аркой она увидала Цзюе-цюня и Цзюе-ина, сцепившихся с Чунь-лань. Цзюе-цюнь держал ее за косу и колотил кулаком по спине. Цзюе-ин плевал ей в лицо. Он пытался скрутить ей руки одной рукой так, чтобы другой бить ее по лицу.

Но эта четырнадцатилетняя девочка защищалась изо всех сил, не давая ему возможности высвободить руку. В то же время она вся извивалась, стремясь увильнуть от ударов Цзюе-цюня. Оба брата, чувствуя свое превосходство, ругались и смеялись над ней, а ей оставалось лишь в отчаянии плакать и проклинать их. Увидя эту картину, Шу-хуа окончательно вышла из себя. Она быстро пошла по направлению к ним и, еще не доходя пяти-шести шагов, гневно закричала: