Ба Цзинь - Осень

— Что ж, наказывайте, — вызывающе подняла голову Шу-хуа. Ее душило негодование. Она не могла уступить, не могла покориться.

Эти слова многих вывели из себя; даже госпожа Чжоу чувствовала, что Шу-хуа слишком упряма. Только госпожа Шэнь молча сидела на своем месте, не говоря ни слова, она втайне радовалась непреклонности и резким словам Шу-хуа; ей казалось, что сейчас Шу-хуа мстит за нее.

Госпожа Чжан удивленно уставилась на Шу-хуа и неожиданно поднялась. По ее суровому виду можно было заключить, что сейчас она сделает что-то из ряда вон выходящее. Цуй-хуань и Ци-ся побледнели. Испуганная Шу-чжэнь спрятала лицо на груди у Цинь, которая, покраснев от волнения, с сильно бьющимся сердцем, широко раскрытыми глазами следила за матерью.

Шу-хуа покраснела до корней волос. Но страха она не испытывала — ее разбирала злость. Вооруженная одним лишь мужеством, она была готова ко всему, что могло на нее обрушиться.

Изменилось также выражение лица Цзюе-миня. От спокойствия и даже некоторой иронии на нем не осталось и следа — теперь оно было серьезным и решительным. Он размышлял. Мысли его текли быстро. Видя, что госпожа Чжан встала, и боясь, как бы Шу-хуа не пострадала зря, он решительно, стараясь сохранить спокойствие, обратился к госпоже Чжан:

— Прежде чем наказывать Шу-хуа, тетя, следует разобраться, виновата ли она…

Цинь с благодарностью взглянула на него; во взглядах Шу-чжэнь, Цуй-хуань и Ци-ся светилась надежда. Но госпожа Чжан нетерпеливо перебила Цзюе-миня:

— Ты говоришь, что Шу-хуа не виновата. А она сейчас, в присутствии всех, оскорбила старших:

Но Цзюе-минь стоял на своем. Его решительный, ясный голос говорил о том, что беспочвенные обвинения не сломят его решительности.

— Подумайте, тетя, разве стала бы Шу-хуа ни с того ни с сего оскорблять Чэнь итай и ссориться с тетей Ван? Они сами вызвали ее на это. Как старшие, они не должны были бы вызывать Шу-хуа, этого ребенка, на ссору, ставить себя на одну доску с ней.

Госпожа Чжан снова села. А Чэнь итай, вытянув шею, угрожающе зашипела:

— Молодой барин, вы бы не болтали чего не следует — ведь вы сами оскорбили нас. Сегодня и вам не вывернуться.

Ее слова взорвали Цзюе-миня.

— Дайте же мне договорить, — негодующе произнес он.

Госпожа Ван нетерпеливо вмешалась.

— Госпожа Чжан, мы не хотим снова выслушивать их болтовню, скажите лучше, что делать! Ни в коем случае нельзя оставить обоих без серьезного наказания. Если разрешить госпоже Чжоу и дальше потворствовать им, — ехидная улыбка тронула ее губы, — то все в доме пойдет вверх дном. Если вы сами не можете решить этот вопрос, придется мне обратиться к Кэ-мину.

Госпожа Чжоу побледнела от гнева и, не в силах говорить, умоляюще смотрела на госпожу Чжан.

— Не волнуйся, Ван, подожди, пока мы обсудим это с Чжоу, — небрежно ответила госпожа Чжан, которая вдруг обратила внимание на то, что в дверях, ведущих в столовую, среди служанок стоит Цзюе-синь. — Ты как раз во-время, — громко сказала она. — Что скажешь? Следует ли их наказывать?

Когда Цзюе-синь вернулся домой и услышал, что здесь тетя Чжан, он немедленно отправился повидать ее.

Услышав еще в столовой громкий голос Цзюе-миня и постояв у дверей, он догадался, что произошло, и, остановившись в кучке служанок, молча слушал, что говорит брат. Он не знал, что и подумать, чувства его поминутно менялись, приобретая различные оттенки, не выходя, однако, за пределы заколдованного круга; все их можно было объединить одним словом — «страдание». Он не хотел вмешиваться, но, услышав, что госпожа Чжан зовет его, нахмурившись вошел в комнату.

Услышав слова тетки, Цзюе-минь решил не дать Цзюе-синю возможности высказаться и торопливо заговорил:

— Вы, тетя, разбираетесь во всем и не станете принимать на веру их слова. Если уж речь зашла о семье, то вам виднее, кто нарушает семейные устои. Разве это можно назвать семейными устоями, когда до истечения срока траура в доме появляется наложница и родит ребенка, когда — опять-таки до истечения срока траура — в дом для увеселения приглашаются молодые актеры? Разве кто-нибудь заботится об этих устоях? Ни я, ни Шу-хуа не сделали ничего плохого, ничем не опозорили себя перед предками! — Цзюе-минь говорил все более энергично и быстро, но голос его звучал по-прежнему четко, и его могли понять все, в нем слышалась такая сила, что он вселял робость в сердца присутствующих. (Одна Цинь догадывалась, откуда берется эта сила — она родилась из твердой уверенности. Правда, Цзюе-минь понимал, что ему не хватает жизненного опыта, но он был уверен, что морально стоит намного выше их всех, что никто в семье не может причинить ему вреда, ибо эти люди с каждым днем все дальше шли по своему гибельному пути, к которому он относился с таким презрением.) Цзюе-минь чувствовал, что они (в том числе и Цзюе-синь) готовы прервать его, и решил лишить их последней возможности сделать это. — Да, Шу-хуа назвала Чэнь итай «оборотнем», но она не ошиблась. Жена Цзюе-синя погибла от ее рук и рук всех их. Помните, тетя, кто придумал эту небылицу с «бедствием от света нечистой крови»? Кто заставил Жуй-цзюе бежать из дому? Она должна была скоро стать матерью, а эти бессердечные люди заставили ее жить вне города да еще говорили о каком-то «отречении», о «прохождении через мост» [25] По старым китайским обычаям, женщина, покинутая мужем, должна «перейти мост», то есть уйти из дому. . Заставили ее одну жить в лачуге и никому не разрешили присматривать за ней. Даже Цзюе-синю не дали взглянуть на нее, когда она умирала! Что это: семейные устои? Этикет? А может быть, — тонкий расчет? Ненавижу этих извергов! У отца в комнате много древних книг, есть они и в библиотеке, и у дяди Кэ-мина. Так скажите мне, тетя, в какой из них говорится о бедствии от нечистой крови? Где написано, что с Жуй-цзюе следовало так поступить? Найдите мне это место и тогда можете наказывать меня, наказывать Шу-хуа. Мы готовы понести наказание!

Цзюе-минь умолк совсем неожиданно: нахлынувшие чувства словно душили его. Лицо его пылало, глаза горели гневом. Казалось, он ничуть не устал. Ясно было, что речь эта вызвана не минутной вспышкой смелости. И замолчал он не потому, что иссякла энергия, а желая выслушать их ответ на те обвинения, которые он предъявил им. Он гордо стоял посреди комнаты, и даже его молчание говорило о непреклонной силе. Впервые госпожа Чжан и все остальные видели его таким — глаза его горели, и им было не по себе. Он казался им неуязвимым и поэтому почти страшным. Своими резкими словами, логичными доводами он покорил наиболее дальновидную из них, госпожу Чжан. Не соглашаясь с его выводами, она тем не менее понимала, что не сможет опровергнуть его веские доводы. Мало того, слова Цзюе-миня растревожили ее душу; она припомнила этот случай, забыть который не было никакой возможности, и сердце ее смягчилось.