Норман Дуглас - Южный ветер

На протяжении этой тирады вид у Дениса становился всё более удручённым. А старик продолжал:

— Что-то удивительное есть в извивах этого гладкого ствола, в тяжко опушённых ветвях, наводящих на мысль о плодородии. Сколько чувственного в их кривизне! Доброе дерево, благосклонное к людям, к их жилищам, к их размеренному существованию. Вот почему мы так пестуем его. Мы все здесь утилитаристы, мистер Денис, мы постоянно помним об общем замысле, составляющем основу жизни. Помимо пищи, смоковница даёт нам желанную в это время года тень, зимой же листья её опадают, позволяя солнцу проникать в наши жилища. Под нашими окнами вы не найдёте вечнозелёных растений. Мы знаем цену солнечному свету, недаром говорят: куда входит солнце, не входит врач. В Англии солнце светит слабее, и тем не менее англичане некогда впали в ошибку, позволив восторжествовать в архитектуре георгианскому стилю. В ту пору полагали, что дома существуют, чтобы на них любоваться, а не жить в них. Желая сохранить верность традиции и забывая о различиях в климате, англичане окружили падубами особняки, в итоге становящиеся по зимнему времени сырыми и мрачными, сколь бы ни чаровал их наружный вид тех, кому по сердцу холодные линии Палладио. Я слышал, вы не так давно побывали во Флоренции? Пойдёмте! Посидим в доме. Во дворе нынче слишком жарко. Мой старый слуга сейчас принесёт нам чай. Или быть может вы предпочли бы немного вина с печеньем? Или стакан ликёра?… Итак? О Флоренции.

— Я до их пор не могу разобраться в своих впечатлениях, — ответил Денис. — Кое-что в ней потрясает.

— Потрясает? Возможно, оттого, что вы не увидели движения в его непрерывности, не проследили течения до самых истоков. Я могу понять ваши чувства. Но не стоит потрясаться творениям этих людей. То были милые люди, забавлявшиеся с искусством подобно ребёнку, нашедшему давно потерянную игрушку. Жаль, что их так сковывали условности религиозных догматов. Взятое само по себе, Возрождение способно потрясти, оно рвётся вверх, словно зловещая лилия из земли, пропитанной кровью тысячи битв. Позвольте, я отведу вас к подлинному истоку.

И граф показал ему ту самую статуэтку, «Локрийского фавна». Дениса она очаровала.

— Вам приходилось слышать о сэре Герберте Стрите? {99} 99 …сэр Герберт Стрит. — Возможно, что под именем несуществующего сэра Герберта Стрита Норман Дуглас подразумевает сэра Герберта Три, сводного брата Макса Бирбоума, известного писателя и карикатуриста, с которым Дуглас был хорошо знаком. Сэр Герберт Три (1853–1917). в свою очередь, прославился как драматический актер и видный театральный деятель. Он также высоко оценил эту вещь. В настоящее время он консультирует по вопросам искусства мистера ван Коппена, моего покровителя, который, как я слышал, со дня на день должен здесь появиться.

— Стрит? Я встречал его в доме моей матери. Из музея в Южном Кенсингтоне {100} 100 Южный Кенсингтон — южная часть центрального Вестминстерского округа в Лондоне, где расположены знаменитые кенсингтонские сады. , так? Обедать с ним одно удовольствие. Он из тех, о ком непременно упоминают в вечернем выпуске каждой газеты. Такого рода человек. При всём том, он написал неплохую книгу о сиенской школе. Мне она понравилась, а вам?

— В ней чувствуется хороший знаток — с точки зрения коллекционера. Он несколько раз гостил у меня, что позволило мне оценить и высоко оценить его достоинства. Так вот, если вы сравните этого «Фавна» с произведениями флорентийцев, вы поймёте, что я имел в виду, когда говорил об истоке. Они различаются не только техникой исполнения, но и внешним обликом. Человека, который его изваял, не заботили ни вы, ни я, ни он сам. У него не было личных причуд и капризов. Его искусство чисто интеллектуально, оно, подобно глетчеру, существует само по себе. Вот откуда бьёт кристально чистый ключ. А становясь рекой и набирая силу, он мутнеет, обесцвечивается, ибо наполняется чуждыми ему элементами — личностью художника, его эмоциями.

— Да, я это тоже замечал, — сказал Денис. — Мы называем это недугом мышления. Так вы говорите, «Фавна» нашли там, на материке?

— Невдалеке от старинного города Локри, на всё ещё принадлежащем мне клочке земли. Подозреваю, что там ещё откопают немало греческих реликвий. Несколько лет назад мы нашли Деметру {101} 101 Деметра (у римлян — Церера) — греческая богиня плодородия и земледелия, дочь Крона и Реи, сестра Зевса, мать Персефоны. Центром культа Деметры был Элевсин, где происходили элевсинские мистерии, положившие начало древнегреческой трагедии; Деметра в римской мифологии изображалась в венке из колосьев, с корзиной плодов. , сильно пострадавшую мраморную голову, она теперь в Париже. В ясные дни это место можно разглядеть прямо отсюда, с крыши моего дома. Те люди, мистер Денис, были нашими учителями. Не позволяйте обмануть себя рассказами о развратной роскоши, царившей некогда на этих берегах, не забывайте, что ваши представления о той эпохе преломлены стоицизмом римлян и английским пуританством, в сердце которого гнездится зависть — зависть несовершенного существа к тому, кто осмеливается полностью выразить себя. Мир заражён чумой — чумой умеренности. Не кажется ли вам, что человек, создавший этого «Фавна», имел право на хороший обед?

— Я пока не совсем в нём разобрался, — сказал Денис, продолжая разглядывать статуэтку.

— Ага! Что вы ощущаете, глядя на него?

— Тревогу.

— Вы ощущаете, как ваше сознание борется с сознанием художника? Я рад. Отказ зрителя с первого взгляда принять произведение искусства свидетельствует о присущей последнему красоте и жизненной силе. Тут есть конфликт, через который необходимо пройти. Эта вещь как бы навязывается вам, не желая идти ни на какие уступки. И всё же ей невозможно не любоваться! Шедевры Возрождения редко вызывают подобные чувства. Они раскрывают вам навстречу объятия. Происходит же это потому, что мы знаем, о чём помышляли их создатели. Их переполняет личное, хорошо нам знакомое, а причуд и капризов у них, пожалуй, не меньше, чем у модной примадонны. Да, они даруют наслаждение. Но этот «Фавн» помимо наслаждения даёт нечто большее — тревожное ощущение близости. Вторгаясь со своей торжественной, яростной и почти враждебной новизной в наш внутренний мир, он в то же самое время становится для нас странно притягательным, он затрагивает в нашей натуре струны, о существовании которых мы почти не подозревали. Поддайтесь этому чужаку, который, по-видимому, столь многое знает о вас, мистер Денис. Поступив так, вы совершите удивительное открытие. Вы обретёте друга — одного из тех, кто никогда не меняется.

— Я пытаюсь, — ответил Денис. — Но мне трудно. Нас теперь воспитывают по-другому.