Норман Дуглас - Южный ветер

— Даже вообразить не могу.

— Он ответил: «Что такое всякая мудрость, как не собрание общих мест? Возьми любые полсотни наших пословиц — до чего они банальны, до чего затасканы, их и произносить-то стыдно. И тем не менее, они объемлют сгущённый опыт целого народа, а человек, выстроивший свою жизнь согласно содержащимся в них наставлениям, никогда не уйдёт далеко по дурной дорожке. Каким это кажется лёгким! Но кто-нибудь когда-нибудь предпринимал такую попытку? Никогда, никто! Случалось ли хоть одному человеку достигнуть внутренней гармонии, опираясь на опыт других людей? Ни единого раза с самого начала времён! Человек должен сам пройти сквозь огонь.»

— Мне такого учителя встретить не привелось, — задумчиво сказал Денис. — Должно быть, достойный был человек.

— О да, намерения у старого плута были благие, — со странной улыбочкой отозвался граф.

Денис спускался из Старого города. На изгибе дороги он нагнал епископа, медленно двигавшегося в одном с ним направлении.

— Как поживает мисс Мидоуз? — поинтересовался молодой человек.

— Боюсь, не слишком хорошо. А как граф?

— О, с графом всё в порядке.

Они шли рядом и молчали, поскольку говорить им было особенно не о чем. Визит к графу пошёл Денису на пользу; вскоре он ещё раз заглянет туда, хотя бы для того чтобы развеселить одинокого старика, в последнюю минуту подарившего ему фотографию «Локрийского фавна» снабдив её любезной надписью. Только не нужно её никому показывать, сказал граф — до поры до времени! Правительство — до поры до времени — не должно ничего знать об этой реликвии. Попозже, и может быть, очень скоро всё уладиться. Денис с благоговением уложил снимок в карман. Он думал также и о пастели — о лице Матильды, казалось, сиявшем в тумане, подобно звезде… Не сразу он вспомнил о том, что рядом с ним шагает епископ. Он почувствовал себя обязанным сказать что-либо этому высохшему в колониях человеку, которого он невольно сравнивал с графом — сравнение получалось далеко не в пользу епископа.

— Припекает сегодня, правда?

— Ужасная духота, — откликнулся мистер Херд. — Самый жаркий день, какой я здесь до сей пор видел. И ни ветерка.

— Ни ветерка…

Разговор снова замер. В общем-то, они и не пытались его поддержать, — казалось, они удалились один от другого на расстояние большее того, что разделяло их в день знакомства. Каждого занимали собственные мысли. К тому же епископ был сегодня немногословней обычного; встреча с кузиной оказалась не очень удачной.

Спустя какое-то время, Денис предпринял ещё одну попытку. Поговорив немного о хранимых графом Каловеглиа античных реликвиях, он, слово за слово, принялся рассказывать мистеру Херду про одного из своих друзей, откопавшего в старом садовом колодце раннюю итальянскую керамику, вернее, её фрагменты. Майолика {109} 109 Майолика (от ит. maiolica, Majolica — старое название острова Майорка, через который ввозились в Италию произведения испано-мавританской керамики) — итальянские керамические изделия XV–XVII вв. с цветным пористым черепком и не допускающей исправлений сюжетной росписью по сырой непрозрачной оловянной глазури (продукция мастерских Фаэнцы, Флоренции, Кафаджоло, Сиены, Урбино, Кастельдуранте), а иногда и с нанесенным сверху люстром. Итальянская майоликовая живопись (портреты, многофигурные композиции на декоративной посуде, плакетках, панно) и скульптура носят самостоятельный характер, что сближает их со станковым и монументальным искусством. В широком смысле майолика — это изделия из цветной обожженной глины с крупнопористым черепком, покрытые глазурью; им свойственны массивность форм, плавная текучесть силуэта, яркий блеск полив, контрастные сочетания цветов. Большое развитие майолика получила в странах Древнего Востока (Египте, Вавилонии, Иране), в средневековых государствах Средней, Центральной и Передней Азии. Майолика производилась также в XIV–XVIII вв. в странах Европы (Испании, Германии, Франции). В Древней Руси она была известна уже в XI в. В декоративной майолике на рубеже XIX–XX вв. работали М.А. Врубель, В.М. Васнецов, А.Я. Головин, С.В. Малютин и другие русские и зарубежные художники, в том числе Франсуа Леже и Пикассо. , сказал Денис.

— Наверное, это была очень приятная неожиданность, — заметил епископ, мало видевший проку в глазурированной посуде и в помешанных, которые её собирают. Однако, почувствовав, что настал его черёд поддержать разговор, он сказал:

— Я нынче вечером обедаю у Герцогини. Вы будете?

— Нет, — с непривычной решительностью ответил молодой человек. Никогда больше ноги его не будет в суровом старом монастыре, построенном Добрым Герцогом Альфредом. Никогда! Впрочем, он поспешил смягчить резкость ответа, добавив, что Герцогиня приглашала его, но он этим вечером прийти к ней не сможет.

— Нужно как-то утешить её после ограбления, — добавил епископ.

— Какого ограбления?

Мистер Херд объяснил, что прошлой ночью, пока Герцогиня обедала у госпожи Стейнлин и потом каталась на лодке, кто-то забрался в её дом. Видимо, это был человек, знавший, что делает. Знавший в доме все закоулки. Да к тому же ещё, человек со вкусом. Все подделки остались нетронутыми, он унёс только подлинные предметы — несколько драгоценных распятий и бонбоньерок. Никто и понятия не имеет о личности вора. Совершеннейшая загадка! Несчастья не случилось бы, если бы эту девочку, Анджелину, которой полагалось ночевать в доме, не вызвали поздно ночью к постели захворавшей тётки. Старушка, судя по всему, подвержена внезапным сердечным приступам. Рано утром она пришла к Герцогине с бесконечными извинениями и, по счастью, подтвердила слова племянницы.

— Меня это порадовало, — завершил свой рассказ епископ, — потому что горничная, когда я её увидел, показалась мне девицей довольно ветреной — из тех, которые всегда готовы воспользоваться отсутствием хозяйки, чтобы пофлиртовать с дежурящим за углом полисменом. Я рад, что её тётушка смогла объяснить всё столь удовлетворительным образом. А насчёт девушки я ошибся. Это показывает, до чего осторожным следует быть, когда судишь о людях, не правда ли? Должен признаться, она показалась мне истинной маленькой кокеткой.

Денис, выслушав эту печальную повесть, произнёс от силы два-три сочувственных слова, чем весьма удивил мистера Херда. Последний всегда полагал, что молодой человек принадлежит к числу ближайших друзей Герцогини.

— Уж эти мне художественные натуры! — подумал он. — У них на всё особый взгляд. Подумать только! Наверное, я никогда не смогу их понять.

Дойдя до рыночной площади, они распрощались — без особых сожалений с обеих сторон.

Во время обеда Герцогиня вовсе не казалась опечаленной постигшим её несчастьем. Она переносила его с достоинством. Расторопный дон Франческо уже успел утешить её, указав, что такого рода незначащие происшествия являются испытанием веры, и что ей следует быть благодарной за неожиданно представившуюся возможность показать, сколь мало она печётся о богатствах земных. Особой благодарности она не испытывала, но смирение проявила завидное. Анджелина — по просьбе милосердного священника — была прощена и снова приближена. Все до единого терялись в догадках о том, кто мог быть вором (им был мистер Ричардс), благо полиция не обнаружила ни малейших улик.