Норман Дуглас - Южный ветер

Но он вдруг прекратился. И небо расчистилось.

Святого Додекануса нередко упрекали в том, что в характере его присутствует некоторая злобноватость. Кое-кто даже позволял себе утверждать, будто у него дурной глаз. Далеко не впервые за время его долгой карьеры местные жители получили повод для жалоб на определённую мстительность своего святого — на кое-какие его отличающиеся злопамятным ехидством поступки, в которых одни священники и только они способны были усмотреть доброжелательность. На сей раз непентинцы всерьёз прогневались на своего небесного Покровителя. «Не годится он для этой работы, — говорили некоторые, — надо взять другого святого! Бандит, сын неподобной матери — опять за свои фокусы взялся, видали? Ах он головорез, сарацин, старый педераст: гнать его в шею!»

В течение недолгого времени репутация Святого висела на волоске. Ибо всем было ясно, что пепел, останься он сухим, в конце концов унесло бы ветром. А что будет теперь, когда солнце пропечёт до кирпичной твёрдости покрывшую остров грязь?

С другой стороны, возможно, что Святой лишь испытывает их характер. Пожалуй, стоит попробовать покричать ещё немного. Сквитаться с ним можно будет и после.

Они покричали, но так слабо, что Святому Додеканусу, чтобы хоть что-то услышать, необходимо было обладать редкостным слухом. Он таковым обладал. И вскоре проявил свои истинные чувства. Дождь полил снова. Он не слабел, он шёл всё пуще, сопровождаясь порывами тёплого ветра. Над головами островитян сияло солнце, но горные пики скрылись за рваными тучами, под ударами ветра гнулись деревья; море, играя светом и тенью, пестрело белыми отраженьями быстро несущихся облаков. Скоро разразился ослепительный ливень. Сточные канавы вздулись, забитые грязью, целые тонны её уносились в море потоками. Затем буря стихла, на ярком вечереющем небе вспыхнуло солнце. Чудотворный дождь кончился.

Люди бродили по любимому острову, вновь узнавая его. Непенте переливался нежнейшими красками. Утренние и дневные события казались дурным сном. Всё вокруг искрилось, купаясь в непривычном блеске, земля посвежела, одно лишь море обесцветилось, став тускло-бурым. Справедливо говорил в последующие годы Консул (снова ставший несгибаемым протестантом): «В тот раз старый прохвост показал себя в лучшем виде». Воздух был столь свеж и приятен, что чудилось, будто ветер сменился на северный. Но нет. Он всё ещё дул с другой стороны — старый привычный сирокко. А это доказывало, что пепел не «унесло куда-нибудь», как предрекал молодой преподаватель математики. Никуда его не унесло. Он попросту перестал падать, словно вулкан в один миг исчерпал все запасы этой пренеприятной субстанции.

Так что члены Клуба, вспомнив утренние разговоры, вынуждены были пересмотреть сложившееся у них прежде мнение относительно умственных способностей этого господина. Они кое-что вспомнили. Они вспомнили, что даже в тех случаях, когда Силы Небесные не вмешиваются напрямую в события, случается, что извержения всё-таки прекращаются сами собой, совершенно независимо от ветра — обстоятельство, никак не учтённое в хитроумных расчётах молодого скандинава.

— Вот к чему, — заключили они, — приводят занятия высшей математикой…

Как и следовало ожидать, все заслуги по части чудотворного избавления от вулканического пепла островитяне приписали своему Святому Покровителю. И это показывает нам, как неверно понимаются здесь, на земле, и причины, и следствия. Ибо священники, составлявшие наиболее разумную часть населения острова, прекрасно сознавали, что без распоряжений «парроко» не состоялось бы никакого шествия. Святой так и остался бы запертым в своей затхлой раке, лишённым малейшей возможности сотворить какое ни на есть чудо. Отсюда они выводили, что Святого Додекануса восхваляют за то, до чего додумался «парроко». Торквемада же, обдумав всё происшедшее за день, счёл необходимым признаться, что этой блестящей идеей он обязан изобретательному уму Никарагуанского представителя; иными словами, что его, «парроко», хвалят за мысль, на самом деле принадлежавшую Консулу. Но разве не очевидно, что если бы хозяйка мистера Паркера не померла от последствий комариного укуса, этот джентльмен не перетрусил бы настолько, чтобы предложить достойному священнослужителю учинить крестный ход?

Таким образом получается, что Консула, приходского священника и Святого Покровителя превозносили за то, что было, в сущности говоря, заслугою комара.

А это доказывает нам, что и комар может остановить извержение.

В ту ночь все обитатели острова основательно напились в честь ниспосланного Святым благодеяния, — все, кроме мисс Уилберфорс, достигшей пика своей активности гораздо раньше — в четыре часа пополудни, ещё во время факельного шествия.

В клубе дым стоял коромыслом — ломались стулья, бились бутылки, сшибались со стен гравюры, посвящённые спортивным сюжетам, — и всё из-за смешного, но довольно скабрёзного спича, в котором Европа противопоставлялась Австралии, произнесённого недавно прибывшим на остров членом новозеландской Палаты представителей, сразу после своего выступления удалившегося, хромая, к себе в гостиницу — с повреждённой скулой и подбитым глазом. Наиболее буйных завсегдатаев во время этого инцидента вытолкали из Клуба или разнесли по их жилищам. В Клубе осталось около половины членов — людей умеренных в отношении виски, но в той или иной степени всё-таки надравшихся, как того требовал случай. Осталась лига картёжников, среди которых выделялся мистер Мулен, раскрасневшийся и до того лихо соривший деньгами, что всякий, кто его видел, готов был поклясться, что он либо вот-вот получит наследство, либо уже завёл шуры-муры с богатой женщиной. В другой комнате члены так называемой лиги похабников во главе с сомнительной репутации мистером Хопкинсом, обменивались сведениями, негожими для утончённого слуха. Артистическая лига, прискорбно оскудевшая после выдворения четырёх её обладающих наиболее развитым воображением и мужественностью представителей, особо отличившихся в потасовке, состояла теперь всего из двух молодых людей, одного литератора и одного же литературного критика, оба сидели в углу и в скорбных тонах беседовали о колористических соотношениях.

Не примыкавшие к этим сообществам завсегдатаи по обыкновению расположились в самых удобных креслах, выставленных на балкон. Они неторопливо, как положено джентльменам, потягивали виски и всё никак не могли нашутиться над бедным маленьким норвежским профессором с его ошибочными подсчётами. Один из них, появлявшийся на Непенте через неравные промежутки времени, свежий, точно Анакреон {135} 135 Анакреонт — древнегреческий лирик (вторая половина VI в. до н. э.), автор любовных застольных песен, элегий, эпиграмм и гимнов. У Пушкина есть несколько подражаний Анакреону. , престарелый пьяница, которого все знали под именем Чарли и которого даже старейшие из жителей острова помнили только в одном состоянии — в состоянии благодушного подпития, говорил профессору: