Томас (Пауль Томас) Манн - Ранние новеллы [Frühe Erzählungen]

Смех и аплодисменты.

Леоне.Это неслыханно! Неслыханное воровство, Великолепный! Это моя острота! Час назад я пошутил так в саду. Я призываю государей в свидетели…

Альдобрандино.Тебе не стоило бы так отвратительно выпячивать свою зависть, Леоне. Может, ты и сказал нечто подобное, признаю. Но ты говорил это совсем по другому поводу, и в любом случае то, что ты даже не можешь порадоваться за меня, услыхав аплодисменты благородных государей моей находчивости, свидетельствует о твоем дурном характере.

Леоне.Если бы здесь не сидел Лауро и мадонна Фьора, бахвал, я бы в лицо сказал тебе, что ты скудоумный болтун!

Альдобрандино.А я бы по всей правде ответил тебе, что твое сходство с вонючим козлом столь велико, что вас недолго и спутать…

Лоренцо.Альдобрандино! Леоне! Довольно! Объявляю спор улаженным. Я знаю вас обоих как остроумцев… Ну-ка, Леоне, расскажи нам что-нибудь! Выдай какую-нибудь небылицу, балагур! А мы компенсируем недополученные тобой рукоплескания. Смотри, как госпожа умоляет тебя взглядом! Она любит твои россказни. А наш маэстро Франческо… разве лицо его не выражает страстное желание? Ты хочешь, чтобы Леоне рассказал нам какую-нибудь нежную историю, мой Франческо, да или нет?

Франческо Романо( ухмыляясь, закатывает черные глаза, затем впервые открывает рот и произносит сильным, наивным голосом ). Да.

Лоренцо( от души рассмеявшись ). Ты слышишь, Леоне? Маэстро куда сильнее в живописи, чем в словесности; но то, что он говорит, всегда весомо и исполнено высокого смысла. И не вздумай отказываться. Начинай! Мадонна — царица дня! Она призывает тебя, наш изысканный круг ждет твоей повести.

Леоне.Ну ладно, слушайте! Но просил бы ученых государей о снисхождении. Я болтаю, как в голову взбредет, не искусничаю. Я не повествователь, не выдумщик, мне и не нужно вовсе выдумывать, будто поэту. Это поэты, как известно, наслаждаются и любят только гусиным пером, макнув его в чернила; я же делаю это при помощи более плодотворного инструмента… ( Смех, выкрики «браво!». ) А засим позвольте со всей достоверностью поведать вам, как Купидон в последний раз явил мне свою милость. Слушайте же! В Ломбардии, где я недавно гостил у своего друга, расположен женский монастырь, снискавший громкую славу благодаря благочестивой, осененной ореолом святости аббатисе. Так вот, к числу обитательниц монастыря принадлежит кузина моего друга по имени Фьяметта, и в один прекрасный день он отправился навестить ее и поговорить у решетки, позволив мне сопровождать его. Стоило мне увидеть эту особу, как в душе моей вспыхнула любовь к ее юности и красоте, а по ее глазам я догадался, что и она уже питает ко мне немалую благосклонность. Отныне все мои устремления были нацелены на то, как бы к ней приблизиться, а имея в таких делах немалый опыт, я быстро набросал план, коему содействовало то обстоятельство, что, как мне сообщили, в монастыре пустовало место садовника. Подрезав бороду, я на всякий случай несколько переменил наружность, облачился в лохмотья и явился к строгой, святой аббатисе как желающий получить место садовника, причем вдобавок ко всему прикинулся немым, и это была великолепная мысль, поскольку тем самым целомудренная дама окончательно уверилась в моей безмозглой безобидности для ее овечек. Меня приняли, и я тут же заступил на службу. Довольно скоро вышло так, что в саду за работой я встретился с очаровательной Фьяметтой, открылся ей, объяснил, что вовсе не немой, равно как и в прочих отношениях не имею телесных изъянов, в чем сердечно просил ее самым тщательным образом удостовериться. И поскольку пламенные ее желания летели навстречу моим, то в первый же вечер, как только представилась возможность, она привела меня к себе в келью, где я и провел подле нее ночь; и уверяю вас: если во время дневной работы из-за недостаточных навыков я, может, и недотягивал, то уж за ночной показал себя в высшей степени искусным и ловким. Да, прелести моей маленькой Фьяметты не одну ночь воодушевляли меня на великие деяния, и я свершал бы их еще множество ночей, если бы низкая зависть не положила конец нашему счастью. Две уродливые монашенки, у которых не было любовников и которым тайком, уж как получалось, приходилось удовлетворять свои потребности, обнаружив, что в огород пустили козла, исполнились по отношению к их милой сестре недоброжелательности и не погнушались поделиться плодами своих наблюдений с благочестивой аббатисой. Дабы действовать наверняка, было решено застигнуть грешников на месте преступления. Нас выследили, и как-то поздно вечером, когда Фьяметта в очередной раз впустила меня к себе, две завистливые монашенки поторопились к келье аббатисы и, чуть не выбив дверь, доложили, что лис угодил в капкан. Ночное вторжение, как станет ясно позже, оказалось святой женщине некстати; но она поспешила вскочить с постели, впопыхах натянула одежду и направилась с предательницами к келье Фьяметты. Они взломали дверь, зажгли свет, и взорам их предстали нежнейшие наши объятия. Мы с Фьяметтой сперва замерли от страха. Однако немного оправившись и чуть внимательнее приглядевшись к аббатисе, изрыгавшей оскорбления и проклятия, я заметил некую странность. А именно: святая женщина, полагая, что в темноте надевает чепец, напялила на голову штаны священника, подвязки которых довольно забавно свисали ей на плечи. «Мадонна, — начал я, перебив поток ее брани, и она вытаращила глаза, услыхав речь немого, — соблаговолите же прежде подвязать ваш головной убор, а потом говорите, что вашей душе угодно!» Тут она спохватилась, как оплошала, и залилась пунцовым румянцем, прекрасно зная, где находится владелец штанов. В ярости аббатиса бросилась прочь, а за ней и обе предательницы, а мы с моей Фьяметтой остались одни и той ночью еще раз беспрепятственно предались всем небесным…

Во время рассказа смех усиливается. Отдельные места вознаграждают бурные рукоплескания художников и гуманистов. Аплодирует и Фьора. Лоренцо отвлекся совершенно и с детским удовольствием слушает повествование. В конце истории в комнате воцаряется буйное веселье. Лоренцо от души смеется; художники держатся за животы. Внезапно, однако, рассказчик осекается, и резко наступает тишина.

Паж( выходит справа из-за портьеры и объявляет высоким, чистым голосом ). Приор Сан-Марко.

Пауза.

Полициано( в ужасе, не веря своим ушам ). Что ты такое говоришь, юноша?!

Паж( испугавшись ). Приор Сан-Марко.

Тишина. Все взгляды, крайне растерянные, обращены на Лоренцо. Все разинули рты и изломали брови.