Олдос Хаксли - Баночка румян

– Она расхаживала взад и вперёд по комнате. – А тут ещё этот старикан, его отец. Ему-то что, спрашивается? «Вы должны гордиться, что ваш муж – поэт». – Последние слова она произнесла дрожащим старческим голосом. – Ну смех, да и только. «Какие прекрасные стихи посвящает вам Эжезипп! Сколько страсти, сколько огня!» – Она передразнивала старика: лицо её сморщилось, челюсть дрожала, колени подгибались. – А Эжезипп-то, бедняга, – лысый… последние три волосины… и те красит! – Она задыхалась от хохота. Продолжала, чуть переведя дух: – А страсть-то, а огонь – шуму о них много в паршивых его стишонках… а на деле… Но, Софи, милая, что с вами? Зачем вы укладываете это мерзкое старое зелёное платье?

Софи молча вынула платье. Ну почему именно сегодня ей вздумалось так жутко выглядеть? Больна, наверное. Лицо жёлтое, и губы совсем посинели. Мадам передёрнуло: ужас какой. Надо бы отправить её в постель. Но отъезд важнее. Что тут сделаешь? На душе у неё было как никогда скверно.

«Ужас. – Вздохнув, она тяжело опустилась на край кровати. Тугие пружины подбросили её раза два, пока не утихомирились. – Выйти замуж за такого человека. Скоро я стану старой, толстой. И ни разу ещё не изменила. А он чем платит?» Она встала и вновь принялась бесцельно бродить по комнате.

– Я этого не вынесу, – вырвалось у неё. Она застыла возле большого зеркала, восхищённая своим трагическим великолепием. Глядя на неё сейчас, никто бы не сказал, что ей за тридцать. Но позади трагической героини в зеркале видно, как иссохшая старуха с жёлтым лицом и посиневшими губами копошится у большого продолговатого чемодана. Нет, это уж слишком. Софи сейчас похожа на тех нищенок, которые холодным утром стоят у сточных канав. Пройти мимо, стараясь не глядеть на них? Остановиться, открыть кошелёк, дать им медную монетку, или серебряную, а может, и купюру в два франка, если мелочи нет? Как ни крути, а всё равно так и тянет извиниться за то, что тебе в мехах тепло и удобно. Вот что значит ходить пешком. Был бы автомобиль – опять подлый Эжезипп! – можно мчаться себе вперёд, опустив шторки, и даже не подозревать о том, что есть где-то подобные уродины. Она отвернулась от зеркала.

– Я этого не вынесу, – произнесла она, стараясь не думать о нищенках, о посиневших губах и пергаментно-жёлтых лицах, – не вынесу. – Опустилась на стул.

Только представить себе – такой вот любовник, беззубый, морщинистый, с синими, искривлёнными в улыбке губами. Она закрыла глаза, содрогаясь от одной этой мысли. С души воротит. Помимо воли взглянула ещё раз: глаза у Софи были тусклые, тяжёлые, как свинец, почти совсем мёртвые. Что же делать? Лицо старухи было укором, обвинением, напоминанием. Ей делалось дурно от одного его вида. Она никогда не чувствовала себя такой разбитой.

Софи медленно, с трудом разогнулась, лицо её искривилось от боли. Медленно направилась к комоду, медленно отсчитала шесть пар шёлковых чулок. Вернулась к чемодану. Боже мой, да это сама Смерть!

– Ужасно, – убеждённо повторила Мадам, – ужасно. – Нужно отправить Софи в постель. Но без служанки не собраться. А ехать надо во что бы то ни стало. Завтра утром. Ведь она сказала Эжезиппу, что уедет, а он не поверил, посмеялся. Она должна дать ему хороший урок. В Риме Луиджино. Такой очаровательный мальчик, к тому же маркиз. Кто знает… Но перед глазами – только лицо Софи: свинцовые глаза, синеватые губы, жёлтая, сморщенная кожа.

– Софи, – внезапно выкрикнула она, с трудом удерживаясь от визга, – подойдите к туалетному столику. Там стоит баночка румян – «Дорин», номер двадцать четыре. Положите немного на щёки. В ящичке справа – губная помада.

Она твёрдо решила не открывать глаза. Софи встала, – как жутко хрустнули суставы! – подошла к туалетному столику и простояла там, копаясь целую вечность. Что это за жизнь, Господи, что за жизнь! Наконец поплелась обратно. Мадам открыла глаза. О, так лучше, гораздо лучше!

– Благодарю вас, Софи. Так вы выглядите куда менее усталой. – Она проворно вскочила. – А теперь нам надо поторапливаться. – Полная сил, подбежала к шкафу. – Боже милосердный, – воскликнула она, воздевая руки, – вы забыли положить моё голубое вечернее платье! Софи, ну как можно быть такой бестолковой?!

– …думаешь, я раба тебе? Ошибаешься, дорогой мой. Что захочу, то и сделаю. (фр.).

– Я тоже (фр.).

"Рубенсовская женщина» (фр.) – Рубенсовскими женщинами обычно называют пышнотелых красавиц, подобных излюбленным моделям фламандского художника Питера Пауля Рубенса (1577-1640). Одной из них была вторая жена художника Елена Фоурмен (род. 1614).